|
|
|
|
|
Библиотека Кольца Неоправославие . |
||
|
Сайт обновляется ежемесячно. Читатели, присылайте материалы для размещения. |
|
|
|
Разделы библиотеки:
|
ЦИКЛ ХОРОШИЕ КНИГИ Войнич Этель Лилиан
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
|
|
|
Часть вторая. Глава V Овод, несомненно, умел
наживать личных врагов. В августе он приехал во Флоренцию, а к концу октября уже
три четверти комитета, пригласившего его, были о нем такого же мнения, как и
Мартини. Даже его поклонники были недовольны свирепыми нападками на Монтанелли,
и сам Галли, который сначала готов был защищать каждое слово остроумного
сатирика, начинал смущенно признавать, что кардинала Монтанелли лучше было бы
оставить в покое: "Честных кардиналов не так уж много, с ними надо обращаться
повежливее". Единственный, кто оставался, по-видимому, равнодушным к этому граду
карикатур и пасквилей, был сам Монтанелли. Не стоило даже тратить труда, говорил
Мартини, на то, чтобы высмеивать человека, который относится к этому так
благодушно. Рассказывали, будто, принимая у себя архиепископа флорентийского,
Монтанелли нашел в комнате один из злых пасквилей Овода, прочитал его от начала
до конца и передал архиепископу со словами: "А ведь не глупо написано, не правда
ли?" В начале октября в городе появился памфлет, озаглавленный "Тайна
благовещения". Если бы даже под ним не стояло уже знакомой читателям "подписи" -
овода с распростертыми крылышками, - большинство сразу догадалось бы, кому
принадлежит этот памфлет, по его язвительному, желчному тону. Он был написан в
форме диалога между девой Марией - Тосканой, и Монтанелли - ангелом, который
возвещал пришествие иезуитов, держа в руках оливковую ветвь мира и белоснежные
лилии - символ непорочности. Оскорбительные намеки и дерзкие догадки встречались
там на каждом шагу. Вся Флоренция возмущалась несправедливостью и жестокостью
этого пасквиля! И тем не менее, читая его, вся Флоренция хохотала до упаду. В
серьезном тоне, с которым преподносились все эти нелепости, было столько
комизма, что самые свирепые противники Овода восхищались памфлетом заодно с его
горячими поклонниками. Несмотря на свою отталкивающую грубость, эта сатира
оказала известное действие на умонастроение в городе. Репутация Монтанелли была
слишком высока, чтобы ее мог поколебать какой-то пасквиль, пусть даже самый
остроумный, и все же общественное мнение чуть не обернулось против него. Овод
знал, куда ужалить, и хотя карету Монтанелли по-прежнему встречали и провожали
толпы народа, сквозь приветственные возгласы и благословения часто прорывались
зловещие крики: "Иезуит!", "Санфедистский шпион!" Но у Монтанелли не было
недостатка в приверженцах. Через два дня после выхода памфлета влиятельный
клерикальный орган "Церковнослужитель" поместил блестящую статью "Ответ на
"Тайну благовещения", подписанную "Сын церкви". Это была вполне объективная
защита Монтанелли от клеветнических выпадов Овода. Анонимный автор начинал с
горячего и красноречивого изложения доктрины "на земле мир и в человеках
благоволение", провозвестником которой был новый папа, требовал от Овода, чтобы
тот подкрепил доказательствами хотя бы один из своих поклепов, и под конец
заклинал читателей не верить презренному клеветнику. По убедительности
приводимых доводов и по своим литературным достоинствам "Ответ" был намного выше
обычного уровня газетных статей, и им заинтересовался весь город, тем более что
даже редактор "Церковнослужителя" не знал, кто скрывается под псевдонимом "Сын
церкви". Статья вскоре вышла отдельной брошюрой, и об анонимном защитнике
Монтанелли заговорили во всех кофейнях Флоренции. Овод, в свою очередь,
разразился яростными нападками на нового папу и его приспешников, а в
особенности на Монтанелли, осторожно намекнув, что газетный панегирик был, по
всей вероятности, им же и инспирирован. Анонимный защитник ответил на это
негодующим протестом. Полемика между двумя авторами не прекращалась все время,
пока Монтанелли жил во Флоренции, и публика уделяла ей больше внимания, чем
самому проповеднику. Некоторые из членов либеральной партии пытались доказать
Оводу всю неуместность его злобного тона по адресу Монтанелли, но ничего этим не
добились. Слушая их, он только любезно улыбался и отвечал, чуть заикаясь: -
П-поистине, господа, вы не совсем добросовестны. Делая уступку синьоре Болле, я
специально выговорил себе п-право посмеяться в свое удовольствие, когда приедет
М-монтанелли. Таков был уговор. В конце октября Монтанелли выехал к себе в
епархию. Перед отъездом в прощальной проповеди он коснулся нашумевшей полемики,
выразил сожаление по поводу излишней горячности обоих авторов и просил своего
неизвестного защитника стать примером, заслуживающим подражания, то есть первым
прекратить эту бессмысленную и недостойную словесную войну. На следующий день в
"Церковнослужителе" появилась заметка, извещающая о том, что, исполняя желание
монсеньера Монтанелли, высказанное публично, "Сын церкви" прекращает спор.
Последнее слово осталось за Оводом. "Обезоруженный христианской кротостью
Монтанелли, - писал он в своем очередном памфлете, - я готов со слезами кинуться
на шею первому встречному санфедисту и даже не прочь обнять своего анонимного
противника! А если бы мои читатели знали - как знаем мы с кардиналом, - что под
этим подразумевается и почему мой противник держит свое имя втайне, они
уверовали бы в искренность моего раскаяния". В конце ноября Овод сказал в
комитете, что хочет съездить недели на две к морю, и уехал, - по-видимому, в
Ливорно. Но когда вскоре туда же явился доктор Риккардо и захотел повидаться с
ним, его нигде не оказалось. Пятого декабря в Папской области, вдоль всей цепи
Апеннинских гор, начались бурные политические выступления, и многие стали тогда
догадываться, почему Оводу вдруг пришла фантазия устроить себе каникулы среди
зимы. Он вернулся во Флоренцию, когда восстание было подавлено, и, встретив на
улице Риккардо, сказал ему любезным тоном: - Я слышал, что вы справлялись обо
мне в Ливорно, но я застрял в Пизе. Какой чудесный старинный город! В нем
чувствуешь себя, точно в счастливой Аркадии(*66)! На святках он присутствовал на
собрании литературного комитета, происходившем в квартире доктора Риккардо.
Собрание было весьма многолюдное, и когда Овод вошел в комнату, с улыбкой прося
извинить его за опоздание, для него не нашлось свободного места. Риккардо хотел
было принести стул из соседней комнаты, но Овод остановил его: - Не
беспокойтесь, я отлично устроюсь. Он подошел к окну, возле которого сидела
Джемма, и, сев на подоконник, прислонился головой к косяку. Джемма чувствовала
на себе загадочный, как у сфинкса, взгляд Овода, придававший ему сходство с
портретами кисти Леонардо да Винчи(*67), и ее инстинктивное недоверие к этому
человеку усилилось, перешло в безотчетный страх. На собрании, был поставлен
вопрос о выпуске прокламации по поводу угрожающего Тоскане голода. Комитет
должен был наметить те меры, какие следовало принять против этого бедствия.
Прийти к определенному решению было довольно трудно, потому что мнения, как
всегда, резко разделились. Наиболее передовая часть комитета, к которой
принадлежали Джемма, Мартини и Риккардо, высказывалась за обращение к
правительству и к обществу с призывом немедленно оказать помощь крестьянам.
Более умеренные, в том числе, конечно, и Грассини, опасались, что слишком
энергичный тон обращения может только озлобить правительство, ни в чем не убедив
его. - Разумеется, господа, весьма желательно, чтобы помощь была оказана как
можно скорее, - говорил Грассини, снисходительно поглядывая на волнующихся
радикалов. - Но многие из нас тешат себя несбыточными мечтами. Если мы заговорим
в таком тоне, как вы предлагаете, то очень возможно, что правительство не примет
никаких мер, пока не наступит настоящий голод. Заставить правительство провести
обследование урожая и то было бы шагом вперед. Галли, сидевший в углу около
камина, не замедлил накинуться на своего противника: - Шагом вперед? Но когда
голод наступит на самом деле, его этим не остановишь. Если мы пойдем такими
шагами, народ перемрет, не дождавшись нашей помощи. - Интересно бы знать... -
начал было Саккони. Но тут с разных мест раздались голоса: - Говорите громче: не
слышно! - И не удивительно, когда на улице такой адский шум! - сердито сказал
Галли. - Окно закрыто, Риккардо? Я самого себя не слышу! Джемма оглянулась. -
Да, - сказала она, - окно закрыто. Там, кажется, проезжает бродячий цирк.
Снаружи раздавались крики, смех, топот, звон колокольчиков, и ко всему этому
примешивались еще звуки скверного духового оркестра и беспощадная трескотня
барабана. - Теперь уж такие дни, приходится мириться с этим, - сказал Риккардо.
- На святках всегда бывает шумно... Так что вы говорите, Саккони? - Я говорю:
интересно бы знать, что думают о борьбе с голодом в Пизе и в Ливорно. Может
быть, синьор Риварес расскажет нам? Он как раз оттуда. Овод не отвечал. Он
пристально смотрел в окно и, казалось, не слышал, о чем говорили в комнате. -
Синьор Риварес! - окликнула его Джемма, сидевшая к нему ближе всех. Овод не
отозвался, и тогда она наклонилась и тронула его за руку. Он медленно повернулся
к ней, и Джемма вздрогнула, пораженная страшной неподвижностью его взгляда. На
одно мгновение ей показалось, что перед ней лицо мертвеца; потом губы Овода
как-то странно дрогнули. - Да, это бродячий цирк, - прошептал он. Ее первым
инстинктивным движением было оградить Овода от любопытных взоров. Не понимая
еще, в чем дело, Джемма догадалась, что он весь - и душой и телом - во власти
какой-то галлюцинации. Она быстро встала и, заслонив его собой, распахнула окно,
как будто затем, чтобы выглянуть на улицу. Никто, кроме нее, не видел его лица.
По улице двигалась труппа бродячего цирка - клоуны верхом на ослах,
арлекины(*68) в пестрых костюмах. Праздничная толпа масок, смеясь и толкаясь,
обменивалась шутками, перебрасывалась серпантином, швыряла мешочки с леденцами
коломбине, которая восседала в повозке, вся в блестках и перьях, с фальшивыми
локонами на лбу и с застывшей улыбкой на подкрашенных губах. За повозкой толпой
валили мальчишки, нищие, акробаты, выделывавшие на ходу всякие
головокружительные трюки, и продавцы безделушек и сластей. Все они смеялись и
аплодировали кому-то, но кому именно, Джемма сначала не могла разглядеть. А
потом она увидела, что это был горбатый, безобразный карлик в шутовском костюме
и в бумажном колпаке с бубенчиками, забавлявший толпу страшными гримасами и
кривлянием. - Что там происходит? - спросил Риккардо, подходя к окну. - Чем вы
так заинтересовались? Его немного удивило, что они заставляют ждать весь комитет
из-за каких-то комедиантов. Джемма повернулась к нему. - Ничего особенного, -
сказала она. - Просто бродячий цирк. Но они так шумят, что я подумала, не
случилось ли там что-нибудь. Она вдруг почувствовала, как холодные пальцы Овода
сжали ей руку. - Благодарю вас! - прошептал он, закрыл окно и, сев на
подоконник, сказал шутливым тоном: - Простите, господа. Я загляделся на
комедиантов. В-весьма любопытное зрелище. - Саккони задал вам вопрос! - резко
сказал Мартини. Поведение Овода казалось ему нелепым ломанием, и он досадовал,
что Джемма так бестактно последовала его примеру. Это было совсем не похоже на
нее. Овод заявил, что ему ничего не известно о настроениях в Пизе, так как он
ездил туда только "отдохнуть". И тотчас же пустился рассуждать сначала об угрозе
голода, затем о прокламации и под конец замучил всех потоком слов и заиканием.
Казалось, он находил какое-то болезненное удовольствие в звуках собственного
голоса. Когда собрание кончилось и члены комитета стали расходиться, Риккардо
подошел к Мартини: - Оставайтесь обедать. Фабрицци и Саккони тоже останутся. -
Благодарю, но я хочу проводить синьору Боллу. - Вы, кажется, опасаетесь, что я
не доберусь до дому одна? - сказала Джемма, поднимаясь и накидывая плащ. -
Конечно, он останется у вас, доктор Риккардо! Ему полезно развлечься. Он слишком
засиделся дома. - Если позволите, я вас провожу, - вмешался в их разговор Овод.
- Я иду в ту же сторону. - Если вам в самом деле по дороге... - А у вас,
Риварес, не будет времени зайти к нам вечерком? - спросил Риккардо, отворяя им
дверь. Овод, смеясь, оглянулся через плечо: - У меня, друг мой? Нет, я хочу
пойти в цирк. - Что за чудак! - сказал Риккардо, вернувшись в комнату. - Откуда
у него такое пристрастие к балаганным шутам? - Очевидно, сродство душ, - сказал
Мартини. - Он сам настоящий балаганный шут. - Хорошо, если только шут, -
серьезным тоном проговорил Фабрицци. - И будем надеяться, что не очень опасный.
- Опасный? В каком отношении? - Не нравятся мне его таинственные увеселительные
поездки. Это уже третья по счету, и я не верю, что он был в Пизе. - По-моему, ни
для кого не секрет, что Риварес ездит в горы, - сказал Саккони. - Он даже не
очень старается скрыть свои связи с контрабандистами - давние связи, еще со
времени восстания в Савиньо. И вполне естественно, что он пользуется их
дружескими услугами, чтобы переправлять свои памфлеты через границу Папской
области. - Вот об этом-то я и хочу с вами поговорить, - сказал Риккардо. - Мне
пришло в голову, что самое лучшее - попросить Ривареса взять на себя руководство
нашей контрабандой. Типография в Пистойе, по-моему, работает очень плохо, а
доставка туда литературы одним и тем же способом - в сигарах - чересчур
примитивна. - Однако до сих пор она оправдывала себя, - упрямо возразил Мартини.
Галли и Риккардо вечно выставляли Овода в качестве образца для подражания, и
Мартини начинало надоедать это. Он положительно находил, что все шло как нельзя
лучше, пока среди них не появился этот "томный пират", вздумавший учить всех
уму-разуму. - Да, до сих пор она удовлетворяла нас за неимением лучшего. Но за
последнее время, как вы знаете, было произведено много арестов и конфискаций. Я
думаю, если это дело возьмет на себя Риварес, больше таких провалов не будет. -
Почему вы так думаете? - Во-первых, на нас контрабандисты смотрят как на чужаков
или, может быть, даже просто как на дойную корову; а Риварес - по меньшей мере
их друг, если не предводитель. Они слушаются его и верят ему. Для участника
восстания в Савиньо апеннинские контрабандисты будут рады сделать много такого,
чего от них не добьется никто другой. А во-вторых, едва ли между нами найдется
хоть один, кто так хорошо знал бы горы, как Риварес. Не забудьте, что он
скрывался там, и ему отлично известна каждая горная тропинка, Ни один
контрабандист не посмеет обмануть Ривареса, а если даже и посмеет, то потерпит
неудачу. - Итак, вы предлагаете поручить ему доставку нашей литературы в Папскую
область - распространение, адреса, тайные склады и вообще все - или только
провоз через границу? - Наши адреса и тайные склады все ему известны. И не
только наши, а и многие другие. Так что тут его учить нечему. Ну, а что касается
распространения - решайте. По-моему, самое важное - провоз через границу; а
когда литература попадет в Болонью, распространить ее будет не так уж трудно. -
Если вы спросите меня, - сказал Мартини, - то я против такого плана. Ведь это
только предположение, что Риварес настолько ловок. В сущности, никто из нас не
видел его на этой работе, и мы не можем быть уверены, что в критическую минуту
он не потеряет головы... - О, в этом можете не сомневаться! - перебил его
Риккардо. - Он головы не теряет - восстание в Савиньо лучшее тому
доказательство! - А кроме того, - продолжал Мартини, - хоть я и мало знаю
Ривареса, но мне кажется, что ему нельзя доверять все наши партийные тайны.
По-моему, он человек легкомысленный и любит рисоваться. Передать же
контрабандную доставку литературы в руки одного человека - вещь очень серьезная.
Что вы об этом думаете, Фабрицци? - Если бы речь шла только о ваших возражениях,
Мартини, я бы их отбросил, поскольку Овод обладает всеми качествами, о которых
говорит Риккардо. Я уверен в его смелости, честности и самообладании. Горы и
горцев он знает прекрасно. Но есть сомнения другого рода. Я не уверен, что он
ездит туда только ради контрабандной доставки своих памфлетов. По-моему, у него
есть и другая цель. Это, конечно, должно остаться между нами - я высказываю
только свое предположение. Мне кажется, что он тесно связан с одной из тамошних
групп и, может быть, даже с самой опасной. - С какой? С "Красными поясами"? -
Нет, с "Кинжальщиками". - С "Кинжальщиками"? Но ведь это маленькая кучка бродяг,
по большей части из крестьян, неграмотных, без всякого политического опыта. - То
же самое можно сказать и о повстанцах из Савиньо. Однако среди них были и
образованные люди, которые ими и руководили. По-видимому, так же обстоит дело и
у "Кинжальщиков". Кроме того, большинство членов самых крайних группировок в
Романье - бывшие участники восстания в Савиньо, которые поняли, что в открытой
борьбе клерикалов не одолеешь, и стали на путь террористических убийств.
Потерпев неудачу с винтовками, они взялись за кинжалы. - А почему вы думаете,
что Риварес связан с ними? - Это только мое предположение. Во всяком случае,
прежде чем доверять ему доставку нашей литературы, надо все выяснить. Если
Риварес вздумает вести оба дела сразу, он может сильно повредить нашей партии:
просто погубит ее репутацию и ровно ничем не поможет. Но об этом мы еще
поговорим, а сейчас я хочу поделиться с вами вестями из Рима. Ходят слухи, что
предполагается назначить комиссию для выработки проекта городского
самоуправления... |
||
Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
