Овод. Войнич Этель Лилиан. Библиотека ПравоСлавие

 

 

Библиотека Кольца Неоправославие.

Неоправославие       Ведотерика       Росичи       Библиотека     Форум

Сайт обновляется ежемесячно. Читатели, присылайте материалы для размещения.

 Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
Собиратель.

Разделы библиотеки:

Серия Славия

Цикл прозрение

Слово иудеям

Слово священникам

Книги христиан

Цикл познание

Цикл Русский Дух

Былины, сказки

Хорошие книги

Пишут читатели


 

ЦИКЛ ХОРОШИЕ КНИГИ

 Войнич Этель Лилиан

«ОВОД»

 

Предисловие

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 

16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29

Оглавление

 

Часть третья

Глава VII

Во вторник утром происходил военный суд. Он продолжался недолго. Это была лишь пустая формальность, занявшая не больше двадцати минут. Да много времени и не требовалось. Защита не была допущена. В качестве свидетелей выступали только раненый сыщик, офицер да несколько солдат. Приговор был предрешен: Монтанелли дал неофициальное согласие, которого от него добивались. Судьям - полковнику Феррари, драгунскому майору и двум офицерам папской гвардии - собственно, нечего было делать. Прочли обвинительный акт, свидетели дали показания, приговор скрепили подписями и с соответствующей торжественностью прочли осужденному. Он выслушал его молча и на предложение воспользоваться правом подсудимого на последнее слово только нетерпеливо махнул рукой. У него на груди был спрятан платок, оброненный Монтанелли. Он осыпал этот платок поцелуями и плакал над ним всю ночь, как над живым существом. Лицо у него было бледное и безжизненное, глаза все еще хранили следы слез. Слова "к расстрелу" мало подействовали на него. Когда он услыхал их, зрачки его расширились - и только. - Отведите осужденного в камеру, - приказал полковник, когда все формальности были закончены. Сержант, едва сдерживая слезы, тронул за плечо неподвижную фигуру. Овод чуть вздрогнул и обернулся. - Ах да! - промолвил он. - Я и забыл. На лице полковника промелькнуло нечто похожее на жалость. Полковник был не такой уж злой человек, и роль, которую ему приходилось играть последние недели, смущала его самого. И теперь, поставив на своем, он был готов пойти на маленькие уступки. - Кандалы можно не надевать, - сказал он, посмотрев на распухшие руки Овода. - Отведите его в прежнюю камеру. - И добавил, обращаясь к племяннику: - Та, в которой полагается сидеть приговоренным к смертной казни, чересчур уж сырая и мрачная. Стоит ли соблюдать пустые формальности! Полковник смущенно кашлянул и вдруг окликнул сержанта, который уже выходил с Оводом из зала суда: - Подождите, сержант! Мне нужно поговорить с ним. Овод не двинулся. Казалось, голос полковника не коснулся его слуха. - Если вы хотите передать что-нибудь вашим друзьям или родственникам... Я полагаю, у вас есть родственники? Ответа не последовало. - Так вот, подумайте и скажите мне или священнику. Я позабочусь, чтобы ваше поручение было исполнено... Впрочем, лучше передайте его священнику. Он проведет с вами всю ночь. Если у вас есть еще какое-нибудь желание... Овод поднял глаза: - Скажите священнику, что я хочу побыть один. Друзей у меня нет, поручений - тоже. - Но вам нужна исповедь. - Я атеист. Я хочу только, чтобы меня оставили в покое. Он сказал это ровным голосом, без тени раздражения, и медленно пошел к выходу. Но в дверях снова остановился: - Впрочем, вот что, полковник. Я хочу вас попросить об одном одолжении. Прикажите, чтобы завтра мне оставили руки свободными и не завязывали глаза. Я буду стоять совершенно спокойно. x x x В среду на восходе солнца Овода вывели во двор. Его хромота бросалась в глаза сильнее обычного: он с трудом передвигал ноги, тяжело опираясь на руку сержанта. Но выражение усталой покорности уже слетело с его лица. Ужас, давивший в ночной тиши, сновидения, переносившие его в мир теней, исчезли вместе с ночью, которая породила их. Как только засияло солнце и Овод встретился лицом к лицу со своими врагами, воля вернулась к нему, и он уже ничего не боялся. Против увитой плющом стены выстроились в линию шесть карабинеров, назначенных для исполнения приговора. Это была та самая осевшая, обвалившаяся стена, с которой Овод спускался в ночь своего неудачного побега. Солдаты, стоявшие с карабинами в руках, едва сдерживали слезы. Они не могли примириться с мыслью, что им предстоит убить Овода. Этот человек, с его остроумием, веселым, заразительным смехом и светлым мужеством, как солнечный луч, озарил их серую, однообразную жизнь, и то, что он должен теперь умереть - умереть от их рук, казалось им равносильным тому, как если бы померкло яркое солнце. Под большим фиговым деревом во дворе его ожидала могила. Ее вырыли ночью подневольные руки. Проходя мимо, он с улыбкой заглянул в темную яму, посмотрел на лежавшую подле поблекшую траву и глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом свежевскопанной земли. Возле дерева сержант остановился. Овод посмотрел по сторонам, улыбнувшись самой веселой своей улыбкой. - Стать здесь, сержант? Тот молча кивнул. Точно комок застрял у него в горле; он не мог бы вымолвить ни слова, если б даже от этого зависела его жизнь. На дворе уже собрались все: полковник Феррари, его племянник, лейтенант, командующий отрядом, врач и священник. Они вышли вперед, стараясь не терять достоинства под вызывающе-веселым взглядом Овода. - Здравствуйте, г-господа! А, и его преподобие уже на ногах в такой ранний час!.. Как поживаете, капитан? Сегодня наша встреча для вас приятнее, чем прошлая, не правда ли? Я вижу, рука у вас еще забинтована. Все потому, что я тогда дал промах. Вот эти молодцы лучше сделают свое дело... Не так ли, друзья? - Он окинул взглядом хмурые лица солдат. - На этот раз бинтов не понадобится. Ну-ну, почему же у вас такой унылый вид? Смирно! И покажите, как метко вы умеете стрелять. Скоро вам будет столько работы, что не знаю, справитесь ли вы с ней. Нужно поупражняться заранее... - Сын мой! - прервал его священник, выходя вперед; другие отошли, оставив их одних. - Скоро вы предстанете перед вашим творцом. Не упускайте же последних минут, оставшихся вам для покаяния. Подумайте, умоляю вас, как страшно умереть без отпущения грехов, с ожесточенным сердцем! Когда вы предстанете пред лицом вашего судии, тогда уже поздно будет раскаиваться. Неужели вы приблизитесь к престолу его с шуткой на устах? - С шуткой, ваше преподобие? Мне кажется, вы заблуждаетесь. Когда придет наш черед, мы пустим в ход пушки, а не карабины, и тогда вы увидите, была ли это шутка. - Пушки! Несчастный! Неужели вы не понимаете, какая бездна вас ждет? Овод оглянулся через плечо на зияющую могилу: - Итак, в-ваше преподобие думает, что, когда меня опустят туда, вы навсегда разделаетесь со мной? Может быть, даже на мою могилу положат сверху камень, чтобы помешать в-воскресению "через три дня"? Не бойтесь, ваше преподобие! Я не намерен нарушать вашу монополию на дешевые чудеса. Буду лежать смирно, как мышь, там, где меня положат. А все же мы пустим в ход пушки! - Боже милосердный! - воскликнул священник, - Прости ему! - Аминь, - произнес лейтенант глубоким басом, а полковник Феррари и его племянник набожно перекрестились. Было ясно, что увещания ни к чему не приведут. Священник отказался от дальнейших попыток и отошел в сторону, покачивая головой и шепча молитвы. Дальше все пошло без задержек. Овод стал у края могилы, обернувшись только на миг в сторону красно-желтых лучей восходящего солнца. Он повторил свою просьбу не завязывать ему глаза, и, взглянув на него, полковник нехотя согласился. Они оба забыли о том, как это должно подействовать на солдат. Овод с улыбкой посмотрел на них. Руки, державшие карабины, дрогнули. - Я готов, - сказал он. Лейтенант, волнуясь, выступил вперед. Ему никогда еще не приходилось командовать при исполнении приговора. - Готовьсь!.. Целься! Пли! Овод слегка пошатнулся, но не упал. Одна пуля, пущенная нетвердой рукой, чуть поцарапала ему щеку. Кровь струйкой потекла на белый воротник. Другая попала в ногу выше колена. Когда дым рассеялся, солдаты увидели, что он стоит, по-прежнему улыбаясь, и стирает изуродованной рукой кровь со щеки. - Плохо стреляете, друзья! - сказал Овод, и его ясный, отчетливый голос резанул по сердцу окаменевших от страха солдат. - Попробуйте еще раз! Ропот и движение пробежали по шеренге. Каждый карабинер целился в сторону, в тайной надежде, что смертельная пуля будет пущена рукой соседа, а не его собственной. А Овод по-прежнему стоял и улыбался им. Предстояло начать все снова; они лишь превратили казнь в ненужную пытку. Солдат охватил ужас. Опустив карабины, они слушали неистовую брань офицеров и в отчаянии смотрели на человека, уцелевшего под пулями. Полковник потрясал кулаком перед их лицами, торопил, сам отдавал команду. Он тоже растерялся и не смел взглянуть на человека, который стоял как ни в чем не бывало и не собирался падать. Когда Овод заговорил, он вздрогнул, испугавшись звука этого насмешливого голоса. - Вы прислали на расстрел новобранцев, полковник! Посмотрим, может быть, у меня что-нибудь получится... Ну, молодцы! На левом фланге, держать ружья выше! Это карабин, а не сковорода! Ну, теперь - готовьсь!.. Целься! - Пли! - крикнул полковник, бросаясь вперед. Нельзя было стерпеть, чтобы этот человек сам командовал своим расстрелом. Еще несколько беспорядочных выстрелов, и солдаты сбились в кучу, дико озираясь по сторонам. Один совсем не выстрелил. Он бросил карабин и, повалившись на землю, бормотал: - Я не могу, не могу! Дым медленно растаял в свете ярких утренних лучей. Они увидели, что Овод упал; увидели и то, что он еще жив. Первую минуту солдаты и офицеры стояли, как в столбняке, глядя на Овода, который в предсмертных корчах бился на земле. Врач и полковник с криком кинулись к нему, потому что он приподнялся на одно колено и опять смотрел на солдат и опять смеялся. - Второй промах! Попробуйте... еще раз, друзья! Может быть... Он пошатнулся и упал боком на траву. - Умер? - тихо спросил полковник. Врач опустился на колени и, положив руку на залитую кровью сорочку Овода, ответил: - Кажется, да... Слава богу! - Слава богу! - повторил за ним полковник. - Наконец-то! Племянник тронул его за рукав: - Дядя... кардинал! Он стоит у ворот и хочет войти сюда. - Что? Нет, нельзя... Я этого не допущу! Чего смотрит караул? Ваше преосвященство... Ворота распахнулись и снова закрылись. Монтанелли уже стоял во дворе, глядя прямо перед собой неподвижными, полными ужаса глазами. - Ваше преосвященство! Прошу вас... Вам не подобает смотреть... Приговор только что приведен в исполнение... - Я пришел взглянуть на него, - сказал Монтанелли. Даже в эту минуту полковника поразил голос и весь облик кардинала: он шел словно во сне. - О господи! - крикнул вдруг один из солдат. Полковник быстро обернулся. Так и есть! Окровавленное тело опять корчилось на траве. Врач опустился на землю рядом с умирающим и положил его голову к себе на колено. - Скорее! - крикнул он. - Скорее, варвары! Прикончите его, ради бога! Это невыносимо! Кровь ручьями стекала по его пальцам. Он с трудом сдерживал бившееся в судорогах тело и растерянно озирался по сторонам, ища помощи. Священник нагнулся над умирающим и приложил распятие к его губам: - Во имя отца и сына... Овод приподнялся, опираясь о колено врача, и широко открытыми глазами посмотрел на распятие. Потом медленно среди мертвой тишины поднял простреленную правую руку и оттолкнул его. На лице Христа остался кровавый след. - Padre... ваш бог... удовлетворен? Его голова упала на руки врача. x x x - Ваше преосвященство! Кардинал стоял не двигаясь, и полковник Феррари повторил громче: - Ваше преосвященство? Монтанелли поднял глаза: - Он мертвый... - Да, ваше преосвященство. Не уйти ли вам отсюда?.. Такое тяжелое зрелище... - Он мертвый, - повторил Монтанелли и посмотрел в лицо Оводу. - Я коснулся его - а он мертвый... - Чего же еще ждать, когда в человеке сидит десяток пуль! - презрительно прошептал лейтенант. И врач сказал тоже шепотом: - Кардинала, должно быть, взволновал вид крови. Полковник решительно взял Монтанелли под руку: - Ваше преосвященство, не смотрите на него. Позвольте капеллану(*96) проводить вас домой. - Да... Я пойду. Монтанелли медленно отвернулся от окровавленного тела и пошел прочь в сопровождении священника и сержанта. В воротах он замедлил шаги и бросил назад все тот же непонимающий, застывший, как у призрака, взгляд. - Он мертвый... x x x Несколько часов спустя Марконе пришел в домик на склоне холма сказать Мартини, что ему уже не нужно жертвовать жизнью. Все приготовления ко второй попытке освободить Овода были закончены, ибо на этот раз план освобождения был много проще. Решили так: на следующее утро, когда процессия будет проходить мимо крепостного вала, Мартини выступит вперед из толпы и выстрелит полковнику в лицо. В общей суматохе двадцать вооруженных контрабандистов бросятся к тюремным воротам, ворвутся в башню и, заставив тюремщика открыть камеру, уведут Овода, стреляя в тех, кто попытается помешать этому. От ворот рассчитывали отступать с боем, прикрывая второй отряд конных контрабандистов, которые вывезут Овода в надежное место в горах. В небольшой группе заговорщиков только Джемма ничего не знала об этом плане. Так хотел Мартини. - Ее сердце не выдержит, - говорил он. Когда контрабандист появился у калитки, Мартини отворил стеклянную дверь веранды и вышел ему навстречу: - Есть новости, Марконе? Марконе вместо ответа сдвинул на затылок свою широкополую соломенную шляпу. Они сели на веранде. Ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Но Мартини достаточно было бросить взгляд на Марконе, чтобы понять все. - Когда это случилось? - спросил он наконец. Собственный голос показался ему таким тусклые и унылым, как и весь мир. - Сегодня на рассвете. Я узнал от сержанта. Он был там и все видел. Мартини опустил глаза и снял ниточку, приставшую к рукаву. Суета сует. Вся жизнь полна суеты. Завтра он должен был умереть. А теперь желанная цель растаяла, как тают волшебные замки в закатном небе, когда на них надвигается ночная тьма. Он вернется в скучный мир - мир Галли и Грассини. Снова шифровка, памфлеты, споры из-за пустяков между товарищами, происки австрийских сыщиков. Будни, будни, нагоняющие тоску... А где-то в глубине его души - пустота, эту пустоту теперь уже ничто и никто не заполнит, потому что Овода нет. Он услышал голос Марконе и поднял голову, удивляясь, о чем же можно сейчас говорить. - Простите? - Я спрашивал: вы сами скажете ей об этом? Проблеск жизни со всеми ее горестями снова появился на лице Мартини. - Нет, я не могу! - воскликнул он. - Вы лучше уж прямо попросите меня пойти и убить ее. Как я скажу ей, как? Мартини закрыл глаза руками. И, не открывая их, почувствовал, как вздрогнул контрабандист. Он поднял голову. Джемма стояла в дверях. - Вы слышали, Чезаре? - сказала она. - Все кончено. Его расстреляли.
 

Предыдущая - Следующая

Главная

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru be number one Яндекс цитирования