ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 4
Так двигался он до вечера. Когда солнце, заходившее где-то за
спиной Алексея, бросило холодное пламя заката на верхушки сосен и в
лесу стали сгущаться серые сумерки, возле дороги, в поросшей
можжевельником лощинке, Алексею открылась картина, при виде которой
точно мокрым полотенцем провели у него вдоль спины до самой шеи и
волосы шевельнулись под шлемом.
В то время как там, на поляне, шел бой, в лощине, в зарослях
можжевельника, располагалась, должно быть, санитарная рота. Сюда
относили раненых и тут укладывали их на подушках из хвои. Так и лежали
они теперь рядами под сенью кустов, полузанесенные и вовсе засыпанные
снегом. С первого взгляда стало ясно, что умерли они не от ран. Кто-то
ловкими взмахами ножа перерезал им всем горло, и они лежали в
одинаковых позах, откинув далеко голову, точно стараясь заглянуть, что
делается у них позади. Тут же разъяснилась тайна страшной картины. Под
сосной, возле занесенного снегом тела красноармейца, держа его голову
у себя на коленях, сидела по пояс в снегу сестра, маленькая, хрупкая
девушка в ушанке, завязанной под подбородком тесемками. Меж лопаток
торчала у нее рукоять ножа, поблескивающая полировкой. А возле,
вцепившись друг другу в горло в последней мертвой схватке, застыли
немец в черном мундире войск СС и красноармеец с головой,
забинтованной кровавой марлей. Алексей сразу понял, что этот в черном
прикончил раненых своим ножом, заколол сестру и тут был схвачен не
добитым им человеком, который все силы своей угасавшей жизни вложил в
пальцы, сжавшие горло врага.
Так их и похоронила метель - хрупкую девушку в ушанке, прикрывшую
своим телом раненого, и этих двоих, палача и мстителя, что вцепились
друг в друга у ее ног, обутых в старенькие кирзовые сапожки с широкими
голенищами.
Несколько мгновений Мересьев стоял пораженный, потом подковылял к
сестре и вырвал из ее тела кинжал. Это был эсэсовский нож, сделанный в
виде древнегерманского меча, с рукоятью красного дерева, в которую был
врезан серебряный эсэсовский знак. На ржавом лезвии сохранилась
надпись: "Alles fur Deutschland". Кожаные ножны кинжала Алексей снял с
эсэсовца. Нож был необходим в пути. Потом он выкопал из-под снега
заскорузлую, обледенелую плащ-палатку, бережно покрыл ею труп сестры,
положил сверху несколько сосновых веток...
Пока он занимался всем этим, стемнело. На западе погасли просветы
между деревьями. Морозная и густая тьма обступила лощину. Тут было
тихо, но ночной ветер гулял по вершинам сосен, лес шумел то
убаюкивающе-певуче, то порывисто и тревожно. По лощине тянул невидимый
уже глазом, тихо шуршащий и покалывающий лицо снежок.
Родившийся в Камышине, среди поволжских степей, горожанин,
неопытный в лесных делах, Алексей не позаботился заблаговременно ни о
ночлеге, ни о костре. Застигнутый кромешной тьмой, ощущая невыносимую
боль в разбитых, натруженных ногах, он не нашел в себе сил идти за
топливом, забрался в густую поросль молодого сосняка, присел под
деревом, весь сжался в комок, спрятал лицо в колени, охваченные
руками, и, обогреваясь своим дыханием, замер, жадно наслаждаясь
наступившим покоем и неподвижностью.
Наготове был пистолет со взведенным курком, но вряд ли Алексей смог
бы применить его в эту первую ночь, проведенную им в лесу. Он спал как
каменный, не слыша ни ровного шума сосен, ни уханья филина, стонавшего
где-то у дороги, ни далекого воя волков - ничего из тех лесных звуков,
которыми была полна густая и непроницаемая, плотно обступавшая его
тьма.
Зато проснулся он сразу, точно от толчка, когда чуть брезжил
серенький рассвет и только ближние деревья неясными силуэтами
выступали из морозной мглы. Проснулся, вспомнил, что с ним, где он, и
задним числом испугался этой так беспечно проведенной в лесу ночи.
Промозглый холод пробился сквозь "чертову кожу" и мех комбинезона и
пробрал до костей. Тело била мелкая неудержимая дрожь. Но самое
страшное было - ноги: они болели еще острее, даже теперь, когда
находились в покое. Со страхом подумал он о том, что нужно вставать.
Но встал он так же решительно, рывком, как вчера срывал с себя унты.
Время было дорого.
Ко всем тяготам, обрушившимся на Алексея, прибавился голод. Еще
вчера, прикрывая тело сестры плащ-палаткой, он заметил возле нее
брезентовую сумку с красным крестом. Какой-то зверек похозяйничал уже
там, и на снегу около прогрызенных дыр валялись крошки. Вчера Алексей
почти не обратил на это внимания. Сегодня он поднял сумку. В ней
оказалось несколько индивидуальных пакетов, большая банка консервов,
пачка чьих-то писем, зеркальце, на оборотной стороне которого была
вставлена фотография худенькой старушки. Был, видно, в сумке хлеб или
сухари, да птицы или звери расправились с этой едой. Алексей рассовал
банку и бинты по карманам комбинезона, сказав про себя: "Спасибо,
родная!" - поправил сброшенную ветром с ног девушки плащ-палатку и
медленно побрел на восток, который уже оранжево пламенел за сеткой
древесных ветвей.
У него была теперь килограммовая банка консервов, и он решил есть
раз в сутки, в полдень. |