Исторический материал. Святослав, Великий Князь Киевский, Полководец. Библиотека ПравоСлавие

 

 

Библиотека Кольца Неоправославие.

Неоправославие       Ведотерика       Росичи       Библиотека     Форум

Сайт обновляется ежемесячно. Читатели, присылайте материалы для размещения.

 Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
Собиратель.

Разделы библиотеки:

Серия Славия

Цикл прозрение

Слово иудеям

Слово священникам

Книги христиан

Цикл познание

Цикл Русский Дух

Былины, сказки

Хорошие книги

Пишут читатели


Здесь русский дух. Здесь Русью пахнет.

ЦИКЛ РУССКИЙ ДУХ

Борис Полевой.

Повесть о настоящем человеке

Реальная история случившаяся в Великую Отечественную Войну, Русский летчик, Алексей Маресьев (в повести его фамилия изменена на Мересьев) был сбит над захваченной врагом территорией и восемнадцать суток по снегу с ранеными ногами выползал к линии фронта. Потом с ампутированными обеими ногами, упорно тренируясь на протезах, смог вернуться в истребительную авиацию и как летчик - истребитель, снова бить врага пришедшего покорить Русь.

0  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 18  19

20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 

35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45 

46  47  48  49  50 51  52  53  54

Оглавление

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 6

После операции с Алексеем Мересьевым случилось самое страшное, что
может произойти при подобных обстоятельствах. Он ушел в себя. Он не
жаловался, не плакал, не раздражался. Он молчал.
Целые дни, неподвижный, лежал он на спине, смотря все на одну и ту
же извилистую трещину на потолке. Когда товарищи заговаривали с ним,
он отвечал - и часто невпопад - "да", "нет" и снова смолкал,
уставившись в темную трещину штукатурки, точно это был некий иероглиф,
в расшифровке которого было для него спасение. Он покорно выполнял все
назначения врачей, принимал все, что ему прописывали, вяло, без
аппетита съедал обед и опять ложился на спину.
- Эй, борода, о чем думаешь? - кричал ему Комиссар.
Алексей поворачивал в его сторону голову с таким выражением, точно
не видел его.
- О чем, спрашиваю, думаешь?
- Ни о чем.
В палату как-то зашел Василий Васильевич.
- Ну, ползун, жив? Как дела? Герой, герой, не пикнул! Теперь, брат,
верю, что ты восемнадцать дней от немцев на карачках уползал. Я на
своем веку столько вашего брата видел, сколько ты картошки не съел, а
таких, как ты, резать не приходилось. - Профессор потер свои
шелушащиеся, красные руки с изъеденными сулемой ногтями. - Чего
хмуришься? Его хвалят, а он хмурится. Я ж генерал-лейтенант
медицинской службы. Ну, приказываю улыбнуться!
С трудом растягивая губы в пустую, резиновую улыбку, Мересьев
думал: "Знать бы, что все так кончится, стоило ли ползти? Ведь в
пистолете оставалось три патрона".
Комиссар прочел в газете корреспонденцию об интересном воздушном
бое. Шесть наших истребителей, вступив в бой с двадцатью двумя
немецкими, сбили восемь, а потеряли всего один. Комиссар читал эту
корреспонденцию с таким смаком, будто отличились не неведомые ему
летчики, а его кавалеристы. Даже Кукушкин загорелся, когда заспорили,
стараясь представить, как все это произошло, А Алексей слушал и думал:
"Счастливые! Летают, дерутся, а вот мне уже никогда больше не
подняться".
Сводки Советского Информбюро становились все лаконичней. По всему
было видно, что где-то в тылу Красной Армии уже сжимается мощный кулак
для нового удара. Комиссар со Степаном Ивановичем деятельно обсуждали,
где этот удар будет нанесен и что он сулит немцам. Еще недавно Алексей
был первым в таких разговорах. Теперь он старался их не слушать. Он
тоже угадывал нарастание событий, чуя приближение гигантских, может
быть, решающих боев. Но мысль о том, что его товарищи, даже, наверно,
Кукушкин, который быстро поправляется, будут участвовать в них, а он
обречен на прозябание в тылу и что ничем этого уже не исправишь, была
для него так горька, что, когда теперь Комиссар читал газеты или
начинался разговор о войне, Алексей закрывался с головой одеялом и
двигал щекой по подушке, чтобы не видеть и не слышать. А в голове
почему-то вертелась фраза: "Рожденный ползать - летать не может!"

Клавдия Михайловна принесла несколько веток вербы, неведомо как и
откуда попавших в суровую, военную, перегороженную баррикадами Москву.
На столик каждому она поставила в стакане по прутику. От красненьких
веток с белыми пушистыми шариками веяло такой свежестью, точно сама
весна вошла в сорок вторую палату. Все в этот день были радостно
возбуждены. Даже молчаливый танкист пробурчал несколько слов из-под
своих бинтов.
Алексей лежал и думал: в Камышине мутные ручьи бегут вдоль
раскисших от грязи тротуаров по сверкающим булыжникам мостовой, пахнет
отогретой землей, свежей сыростью, конским навозом. В такой вот день
стояли они с Олей на крутом берегу Волги, и мимо них по необозримым
просторам реки в торжественной тишине, звенящей серебряными
колокольчиками жаворонков, бесшумно и плавно шел лед. И казалось, что
это на льдины движутся по течению, а они с Олей бесшумно плывут
навстречу всклокоченной, бурной реке. Они стояли молча, и так много
счастья мерещилось им впереди, что тут, над волжскими просторами, на
вольном весеннем ветру, им не хватало воздуха. Ничего этого теперь не
будет. Она отвернется от него, а если не отвернется, разве он может
принять эту жертву, разве вправе он допустить, чтобы она, такая
светлая, красивая, стройная, шла рядом с ним, ковыляющим на
култышках!.. И он попросил сестру убрать со стола наивную памятку
весны.
Вербу убрали, но от тяжелых мыслей трудно было избавиться: что
скажет Оля, узнав, что он стал безногим? Уйдет, забудет, вычеркнет его
из своей жизни? Все существо Алексея протестовало: нет, она не такая,
она не бросит, не отвернется! И это даже хуже. Он представлял себе,
как она из благородства выйдет за него замуж, за безногого, как из-за
этого бросит она мечты о высшем техническом образовании, впряжется в
служебную лямку, чтобы прокормить себя, инвалида-мужа и, кто знает,
может быть, и детей.
Имеет ли он право принять эту жертву? Ведь они еще ничем не
связаны, ведь она невеста, а не жена. Он любил ее, любил хорошо и
поэтому решил, что права он такого не имеет, что надо самому
перерубить все связывавшие их узлы, перерубить наотмашь, сразу, чтобы
избавить ее не только от тяжелого будущего, но и от мук колебания.
Но тут пришли письма со штемпелем "Камышин" и сразу перечеркнули
все эти решения. Письмо Оли было полно какой-то скрытой тревоги.
Словно предчувствуя несчастье, она писала, что она будет с ним всегда,
что бы с ним ни случилось, что жизнь ее в нем, что она думает о нем
каждую свободную минуту и что думы эти помогают ей переносить тяжести
военной жизни, бессонные ночи на заводе, рытье окопов и
противотанковых рвов в свободные дни и ночи и, что там таить,
полуголодное существование. "Твоя последняя маленькая карточка, где ты
сидишь на пеньке с собакой и улыбаешься, всегда со мной. Я вставила ее
в мамин медальон и ношу на груди. Когда мне тяжело, открываю и
смотрю... И, знаешь, я верю: пока мы любим друг друга, нам ничего не
страшно". Писала она также, что его мать последнее время очень
беспокоится о нем, и опять требовала, чтобы он писал старушке чаще и
не волновал ее дурными вестями.
В первый раз письма из родного города, каждое из которых было
раньше счастливым событием, надолго согревавшим душу в трудные
фронтовые дни, не обрадовали Алексея. Они внесли новое смятение в его
душу, и вот тут-то он и совершил ошибку, которая потом доставила ему
столько мук: он не решился написать в Камышин о том, что ему отрезали
ноги.
Единственно, кому он подробно нависал о своем несчастье и о
невеселых своих думах, была девушка с метеостанции. Они почти не были
знакомы, и поэтому с ней легко было разговаривать. Не зная даже ее
имени, он так и адресовал: ППС, такая-то метеостанция, для
"метеорологического сержанта". Он знал, как на фронте берегут письмо,
и надеялся, что рано или поздно оно даже с таким странным адресом
найдет своего адресата. Да это было ему и неважно. Ему просто хотелось
перед кем-нибудь высказаться.
В невеселом раздумье текли однообразные госпитальные дни Алексея
Мересьева. И хотя его железный организм легко перенес мастерски
сделанную ампутацию и раны быстро затягивались, он заметно слабел и,
несмотря на все меры, день ото дня худел и чах у всех на глазах.

 

Предыдущая - Следующая

Главная

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru be number one Яндекс цитирования