Исторический материал. Святослав, Великий Князь Киевский, Полководец. Библиотека ПравоСлавие

 

 

Библиотека Кольца Неоправославие.

Неоправославие       Ведотерика       Росичи       Библиотека     Форум

Сайт обновляется ежемесячно. Читатели, присылайте материалы для размещения.

 Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
Собиратель.

Разделы библиотеки:

Серия Славия

Цикл прозрение

Слово иудеям

Слово священникам

Книги христиан

Цикл познание

Цикл Русский Дух

Былины, сказки

Хорошие книги

Пишут читатели


Здесь русский дух. Здесь Русью пахнет.

ЦИКЛ РУССКИЙ ДУХ

Борис Полевой.

Повесть о настоящем человеке

Реальная история случившаяся в Великую Отечественную Войну, Русский летчик, Алексей Маресьев (в повести его фамилия изменена на Мересьев) был сбит над захваченной врагом территорией и восемнадцать суток по снегу с ранеными ногами выползал к линии фронта. Потом с ампутированными обеими ногами, упорно тренируясь на протезах, смог вернуться в истребительную авиацию и как летчик - истребитель, снова бить врага пришедшего покорить Русь.

0  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 18  19

20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 

35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45 

46  47  48  49  50 51  52  53  54

Оглавление

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 14

Григорий Гвоздев вышел из госпиталя в середине июня.
За день или за два перед этим они хорошо поговорили с Алексеем, и
оба как-то внутренне даже порадовались, что они товарищи по несчастью
и у них обоих одинаково сложное состояние личных дел. Как бывает в
таких случаях, оба без утайки рассказали друг другу свои опасения,
поведали все, что каждому из них было вдвойне тяжело носить в себе,
потому что гордость не позволяла ни с кем делиться своими сомнениями.
Показали друг другу карточки девушек.
У Алексея была изрядно затертая и выгоревшая любительская
фотография. Он сам снял Олю в тот прозрачный яркий июньский день,
когда бегали они босиком по теплой траве в цветущей степи Заволжья.
Худенькая, как девочка, в пестром своем платье, она сидела, поджав
босые ноги, с рассыпанным букетом на коленях, в траве, среди цветущих
ромашек, сама ясная, беленькая и чистая, как ромашка в утренней росе.
Перебирая цветы, она задумчиво наклонила голову набок, и глаза у нее
были раскрыты широко и восторженно, как будто в первый раз увидела она
великолепие мира.
Посмотрев на фотографию, танкист заявил, что такая девушка в беде
не бросит. Ну, а бросит - и черт с ней; значит, внешность у нее
обманчивая, а тогда так и надо, даже к лучшему: значит, дрянь, а с
дрянью разве можно связать свою жизнь!
Алексею лицо Анюты тоже понравилось. Сам того не заметив, он
изложил Гвоздеву своими словами то же, что только что услышал от него.
Немудреная эта беседа никакой ясности, понятно, в личные дела их не
внесла, но обоим стало легче, словно прорвался тяжелый, затяжной
нарыв.
Условились они, что Гвоздев, выйдя из госпиталя, с Анютой, которая
по телефону обещала ему зайти за ним, пройдет мимо окон палаты и
Алексей тотчас изложит танкисту в письме свое о ней впечатление.
Гвоздев же, со своей стороны, обещал написать приятелю, как его Анюта
встретит, как отнесется к его изуродованному лицу и как пойдут у них
дела. Мересьев тотчас же загадал: если у Гриши все будет хорошо, он
немедленно расскажет Оле в письме все о себе, взяв с нее слово не
огорчать мать, которая все еще была слаба и еле поднималась с постели.
Вот почему оба они одинаково волновались, ожидая выписки танкиста.
Волновались так, что не спали ночь, и ночью оба потихоньку вылезли в
коридор - Гвоздев, чтобы еще раз помассировать шрамы перед зеркалом, а
Мересьев, чтобы, обмотав для тишины концы костылей тряпками, лишний
раз потренироваться в ходьбе.
В десять часов Клавдия Михайловна, лукаво улыбаясь, сообщила
Гвоздеву, что за ним пришли. Точно ветер сдунул его с койки. Покраснев
так, что рубцы на его лице стали еще заметнее, он стал быстро собирать
вещи.
- Славная девушка, серьезная такая, - улыбаясь, говорила сестра,
глядя на эти суматошные сборы.
Гвоздев весь так и засветился.
- Серьезно? Вам понравилась? Нет, правда хорошая? - Он так
волновался, что убежал, позабыв проститься.
- Мальчишка! - буркнул майор Стручков. - Такие и на муху ловятся.
В последние дни с этим бесшабашным человеком стало твориться что-то
неладное. Он стал молчалив, часто без повода раздражался и, получив
теперь возможность сидеть на койке, целыми днями смотрел в окно,
упершись кулаками в щеки, не отвечая на вопросы.
Вся палата: и помрачневший майор, и Мересьев, и двое новеньких
высунулись в окно, ожидая появления товарища на улице. Было тепло. По
небу быстро, меняя форму, ползли мягкие пушистые облака со светящимися
золотыми краями. Над рекой в этот момент торопливо проходила серенькая
рыхлая тучка, рассеянно роняя по пути крупный, редкий, сверкавший на
солнце дождь. Гранит набережной от этого блестел, как полированный,
асфальт покрылся темными мраморными пятнами, и так славно тянуло от
него парной влагой, что хотелось высунуться из окна и подставить
голову под этот ласковый дождик.
- Идет! - прошептал Мересьев.
Тяжелая дубовая дверь подъезда медленно растворилась. Из нее вышли
двое: полненькая девушка без шляпки, с простой прической, в белой
блузке и темной юбке и молодой военный, в котором даже Алексей не
сразу признал танкиста. В одной руке военный нес чемодан, на другой
руке шинель, и ступал он так легко и пружинисто, прочно, что было
приятно смотреть на него. Должно быть, пробуя свои силы, радуясь
возможности широко двигаться, он даже не сбежал, а как-то ловко
соскользнул со ступенек подъезда, взял свою спутницу под руку, и они
пошли по набережной, приближаясь к окну палаты, посыпаемые редким и
крупным золотым дождем.
Алексей смотрел на них, и сердце его наполнялось радостью: обошлось
хорошо, недаром у нее такое открытое, простое и милое лицо. Такая не
отвернется. Ну да, такие не отворачиваются от человека в беде.
Они поравнялись с окном, остановились, подняв головы. Молодые люди
стояли у отлакированного дождем гранитного парапета набережной, на
фоне косых светящихся линий, оставляемых медленно летящими каплями. И
тут заметил Алексей, что у танкиста на лице растерянность и
напряженная тревога и что Анюта его, и в самом деле такая же славная,
как на фотографии, чем-то озадачена, смущена, что рука ее нетвердо
лежит на руке танкиста и поза у нее взволнованная и нерешительная,
точно вот-вот сейчас она выдернет эту руку и убежит.
Помахав руками, напряженно поулыбавшись, парочка тронулась по
набережной и скрылась за поворотом. В палате все молча разбрелись по
своим местам.
- А дела у Гвоздича не баские, - заметил майор и, услышав в
коридоре стук каблуков Клавдии Михайловны, вздрогнул и резко
отвернулся к окну.
Остаток дня Алексей чувствовал себя тревожно. Вечером он даже не
занимался ходьбой, раньше всех завалился спать, но еще долго после
того, как уснула палата, нервно скрипели пружины его койки.
На следующее утро он еще на пороге спросил сестру, не передали ли
для него письма. Письма не было. Он вяло умылся, вяло поел. Но
хождением он занимался больше, чем обычно, и, наказывая себя за
вчерашнюю слабость, проделал лишних пятнадцать рейсов в счет
недовыполненной вчера нормы. Это неожиданное достижение заставило его
забыть все тревоги. Он доказал, что двигаться на костылях может
свободно, не слишком утомляясь. Ведь если пятьдесят метров коридора
помножить на сорок пять, по числу рейсов, то получалось две тысячи
двести пятьдесят метров, или два с четвертью километра, - сколько было
примерно от офицерской столовой до аэродрома. Он мысленно прикинул в
уме этот памятный путь, который вел мимо кирпичного куба,
спаленной школы, уныло глядевшего на
дорогу черными глазницами пустых окон, через лесок, где прятались
накрытые еловыми ветвями бензовозы, мимо землянок командного пункта,
мимо маленькой дощатой будки, где над картами и схемами
священнодействовал "метеорологический сержант". Немало, ей-богу,
немало!
Мересьев решил увеличить дневной урок до сорока шести рейсов, по
двадцать три утром и вечером, а завтра со свежими силами попробовать
ходить без костылей. Это сразу отвлекло его от тусклых мыслей, подняло
в нем дух, настроило на деловой лад. Вечером он принялся за свои
путешествия с таким подъемом, что почти не заметил, как перекатил за
тридцать рейсов. Вот в эту-то минуту гардеробщица с вешалки и
остановила его, появившись с письмом. Он взял маленький конвертик,
адресованный: "Старшему лейтенанту Мересьеву в собственные руки".
Слово "собственные" было подчеркнуто, и это не понравилось Алексею. На
письме над обращением тоже стояло, опять подчеркнутое: "Только
адресату".
Прислонившись к подоконнику, Алексей распечатал конверт, и по мере
того как читал он это пространное послание, написанное Гвоздевым ночью
на вокзале, мрачнее и мрачнев становилось его лицо. Писал Гвоздев, что
Анюта оказалась именно такой, какой они ее представляли, что красивее
ее, может быть, нет в Москве, что встретила она его, как родного, и
еще больше ему понравилась.
"...Но то, о чем мы с тобой толковали, все так и получилось. Она
хорошая. Она мне ничего не сказала и даже виду не подала. Все
по-хорошему. Но ведь я-то не слепой, вижу - пугает ее моя проклятая
рожа. Все как будто ничего, а вдруг оглянусь - замечу: смотрит на
меня, и не то ей стыдно, не то страшно, не то жалко меня, что ли...
Привезла меня к себе в институт. Лучше бы мне туда не ходить. Окружили
меня студентки, смотрят... Ты представляешь, они, оказывается, всех
нас знают, Анюта им все про нас рассказывала... И вижу, она на них
глядит как-то виновато: дескать, извините, что такое страшилище
привела. А главное, Алеша, виду она не показывает, ухаживает за мной,
ласковая, и все говорит, говорит, словно замолчать боится. Потом пошли
к ней. Живет она одна, родители в эвакуации, семья, видать, почтенная.
Стала чаем угощать, а сама все в чайник на мое отражение глядит и все
вздыхает. Словом, чувствую: не могу, к чертям! Я ей прямо и сказал,
так, мол, и так: "Вижу, внешность моя вам не по душе. Что ж, и
правильно, понимаю и не обижен". Она в слезы, а я говорю: "Не плачьте,
вы девушка хорошая, вас любой полюбит, зачем себе жизнь портить".
Потом я сказал ей: "Теперь вы меня видали, какой я есть красавец, и
подумайте хорошенько, а я в часть поеду, адрес пришлю. Коли не
передумаете, напишите". И сказал ей: "Не невольте себя, был я - и нет
меня: война". Она, конечно: "Нет, нет, что вы", - плачет. В это время
объявили какую-то дурацкую воздушную тревогу, она вышла, а я под шумок
утек - и прямо в офицерский полк. С ходу получил направление. Все
хорошо, литер в кармане, еду. Только, Алеша, еще больше я в нее
влюбился и уж как без нее дальше жить буду - не знаю".
Читал Алексей письмо друга, и ему казалось, что заглянул он в свое
будущее. Вот именно так, наверно, произойдет и с ним. Оля не
оттолкнет, не отвернется, нет, она вот так же великодушно захочет
принести себя в жертву, будет улыбаться сквозь слезы, ласкать,
подавляя в себе неприязнь.
- Нет, нет, не надо! Не надо! - вслух сказал Алексей.
Он быстро доковылял до палаты, сел за стол и единым духом написал
Оле письмо, короткое, холодно-деловое. Он не решился написать правду -
зачем? Мать больная, стоит ли обрушивать на нее еще одно горе. Он
писал Оле, что много думал над их отношениями, что, наверно, ей тяжело
ждать. Сколько еще времени продлится война? А годы идут, молодость
уходит. Война же - такая вещь, что ожидания могут пройти впустую. А
вдруг убьют его, и она овдовеет, не побыв даже женой, или того хуже;
его искалечат и ей придется выйти замуж за инвалида. Зачем? Пусть она
не пропускает молодости и скорее его позабудет. Она может ему не
отвечать, он не обидится. Он понимает ее, хотя это и очень тяжело. Так
будет лучше.
Письмо жгло руки. Не перечитывая, запечатал он его в конверт,
быстро доковылял до синего почтового ящика, висевшего в коридоре за
сверкающим "титаном" с кипяченой водой.
Вернувшись в палату, он снова уселся за стол. Кому поведать свою
тоску? Матери нельзя. Гвоздеву? Он, конечно, понял бы, да где он - ищи
его теперь в бесконечной путанице множества фронтовых дорог. В полк?
Но до него ли там счастливцам, занятым обычными боевыми делами!
"Метеорологическому сержанту"! Вот кому. И он стал писать, и писалось
легко, как легко плачется на плече друга. Но вдруг оборвал на
полуфразе, задумался, с ожесточением скомкал и разорвал написанное.
- "Нет мук страшнее муки слова", - насмешливо процитировал
Стручков.
Он сидел на койке с письмом Гвоздева в руках, которое он, должно
быть, по бесцеремонности своей взял с тумбочки Алексея и прочитал.
- Что это сегодня на всех напало?.. Гвоздев тоже, ой, дуралей!
Девица поморщилась, горе какое!.. Развел психологию, тоже мне брат
Карамазов... Не сердишься, что прочел? Какие у нас, у фронтовиков,
секреты!
Алексей не сердился. Он думал. А может быть, завтра подкараулить
почтальона и взять у него письмо обратно?
Спал эту ночь Алексей тревожно, и снился ему то занесенный
сугробами аэродром и неведомой конструкции самолет ЛА-5 с птичьими
лапами вместо шасси; в кабину будто бы лез технарь Юра, лез и говорил,
что Алексей "свое отлетал", теперь его очередь летать; то дед Михайла
в белой рубахе и мокрых портках будто парил Алексея веником на соломе
и все смеялся: перед свадьбой-де и запарить не грех. А потом, под
самое утро, приснилась Оля. Сидела она на перевернутой лодке, опустив
в воду загорелые и крепкие свои ножки, легкая, тоненькая, какая-то вся
светящаяся. Будто она, загородившись ладошкой от солнца, смеясь,
манила его к себе, а он будто плыл к ней, но течение, сильное и
бурное, тянуло его назад от берега, от девушки. Он все сильнее работал
руками, ногами, всеми мускулами и подплывал к ней все ближе, ближе и
видел уже, как ветер треплет пряди ее волос, как сверкают капли воды
на загорелой коже ее ног...
На этом он и проснулся, радостный, просветленный. Проснулся и долго
лежал с закрытыми глазами, стараясь снова заснуть и вернуть приятный
сон. Но это удается только в детстве. Образ хрупкой загорелой девушки
из сна как-то сразу осветил все. Не раздумывать, не раскисать, не
разводить, как говорил майор, достоевщину, а плыть к Оле навстречу,
плыть против течения, плыть вперед, чего бы это ни стоило, положить
все силы - и доплыть! А письмо? Он хотел было идти к ящику и караулить
почтальона, но махнул рукой: пусть идет своей дорогой. Настоящей любви
такое письмо не спугнет. Теперь, поверив, что любовь настоящая, что
его ждут веселым и печальным, здоровым и больным - всяким, он ощущал
большой подъем сил.
Утром он попробовал ходить без костылей. Осторожно спустился с
кровати. Встал. Постоял, расставив ноги и беспомощно разведя руки для
баланса. Потом, придерживаясь за стену руками, сделал шаг. Захрустела
кожа протеза. Тело понесло в сторону, но он сбалансировал рукой.
Сделал второй шаг, все еще не отрываясь от стены. Он никогда не думал,
что ходить так трудно. В детстве, мальчишкой, он учился ходить на
ходулях. Встанет на колодочки, оттолкнется спиной от стены - шаг,
другой, третий, неудержимо тянет вбок, и он соскакивает, а ходули
валятся в пыльную мураву, которой заросла окраинная улица. Но на
ходулях легче, с них можно спрыгнуть. С протезов не спрыгнешь. И когда
его на третьем шаге бросило в сторону и подвернулась нога, он грузно,
ничком грохнулся на пол.
Для учебы он выбрал процедурный час, когда население палаты уносили
в лечебные кабинеты. Он никого не позвал на помощь, подполз к стене,
медленно, опираясь о нее, поднялся на ноги, пощупал ушибленный бок,
посмотрел на синяк на локте, уже начинавший багроветь, и, стиснув
зубы, опять сделал шаг вперед, отделившись от стены. Теперь он,
кажется, усвоил секрет. Его составные ноги отличались от обычных
прежде всего отсутствием эластичности. Он не знал их свойств и не
выработал в себе привычки, своего рода рефлекса, чтобы менять
положение ног при хождении, переносить тяжесть с пятки на ступню,
делая шаг, и снова перекладывать тяжесть корпуса на пятку другой ноги.
И, наконец, ставить ступни не параллельно, а под углом, носками врозь,
что придает при передвижении большую устойчивость.
Все это приходит к человеку в раннем детстве, когда он под надзором
матери делает первые неуклюжие шажки на мягких коротеньких ножках. Эти
навыки запечатлеваются на всю жизнь, становятся естественным
импульсом. Когда же человек надел протезы и естественные соотношения
его организма изменились, этот с детства приобретенный импульс не
помогает, а, наоборот, затрудняет движения. Вырабатывая новые навыки,
приходится все время этот импульс преодолевать. Многие, лишившись ног,
не обладая силой воли, до старости не могут снова постигнуть так легко
дающееся нам в детстве искусство ходить.
Мересьев умел добиваться своего. Учтя ошибки, он снова оттолкнулся
от стены и, отворачивая носок искусственной ноги в сторону, стал на
пятку, потом перенес тяжесть корпуса на носок. Сердито скрипнул
протез. В момент, когда тяжесть переходила на носок, Алексей резко
оторвал от пола вторую ногу и выбросил ее вперед. Пятка тяжело
грохнула об пол. Теперь, балансируя руками, он стоял среди комнаты, не
решаясь на следующий шаг. Стоял, шатался, все время теряя равновесие и
чувствуя, как холодный пот выступает у переносицы.
В таком виде и застал его Василий Васильевич. Он постоял в дверях,
понаблюдал за Мересьевым, подошел и взял его под мышки:
- Браво, ползун! А почему один, без сестры, без санитара? Гордыня
человеческая... Ну ничего, во всяком деле важен первый шаг, теперь
самое трудное сделал.
В последнее время Василия Васильевича сделали начальником очень
высокого медицинского учреждения. Дело было большое, отнимало уйму
времени. С госпиталем пришлось проститься. Но по-прежнему старик
числился его шефом и, хотя хозяйничали в нем уже другие, ежедневно
появлялся в палатах, когда находил время, делал обход, консультировал.
Только лишился он навсегда после гибели сына прежней веселой и
деятельной своей ворчливости, ни на кого больше не кричал, не
сквернословил, и те, кто знал его близко, видели в этом признак быстро
надвигающейся старости.
- Ну, Мересьев, давайте вместе учиться... А вы идите себе, идите
тут не цирк, нечего смотреть. Ну, докончите обход без меня, - цыкнул
он на сопровождающих. - А ну, голубчик, давайте, раз... Да держитесь,
держитесь за меня, чего стесняться! Держитесь, я генерал, меня
слушаться надо. Ну, два, так... Теперь на правую. Хорошо. Левой.
Здорово!
Знаменитый медик весело потер руки, как будто, уча человека ходить,
совершал бог весть какой важный медицинский эксперимент. Но такое уже
было свойство его характера - увлекаться всем, за что бы он ни брался,
и вкладывать в это свою большую, энергичную душу. Он заставил
Мересьева пройти вдоль палаты, и, когда тот, совершенно измученный,
брякнулся на стул, он поставил свой стул рядом с ним.
- Ну, а летать - как, будем? То-то. Ныне, батенька, война такая:
люди с оторванной рукой роту в атаку ведут, смертельно раненные
строчат из пулемета, доты вон грудью закрывают... Только вот мертвые
не воюют... - Старик потускнел, вздохнул. - Да и те воюют, славой
своей. Да... Ну-с, начнем, молодой человек.
Когда Мересьев отдыхал после второго рейса по палате, профессор
вдруг показал на койку Гвоздева:
- А этот как, танкист? Ожил, выписался?
Мересьев сказал, что ожил, поехал воевать, только одна беда: лицо,
в особенности нижнюю его часть, ожог изуродовал непоправимо.
- Уже написал? Уже разочарование, девушки не любят? Так посоветуйте
ему усы и бороду. Серьезно. Еще прослывет оригиналом, девушке это
вполне может понравиться!
В дверь сунулась запыхавшаяся сестра и заявила, что звонят из
Совнаркома. Василий Васильевич тяжело поднялся со стула, и по тому,
как опирался он при этом о колени своими пухлыми синими шелушащимися
руками, как тяжело разогнул он спину, стало особенно заметно,
насколько подался он за последние недели. Уже в дверях он оглянулся и
весело крикнул:
- Так обязательно напишите этому... как его, вашему другу, что я
ему бороду прописал. Испытанное средство! Шумный успех у дам!
А вечером старый служитель клиники принес Мересьеву палку,
великолепную, старинную, черного дерева палку, с удобной ручкой из
слоновой кости и с какими-то накладными монограммами.
- От профессора, от Василия Васильевича: свою собственную прислал в
подарок. Вам ходить с палочкой велел.
Скучно было в госпитале в этот летний вечер. И в сорок вторую
потянулись экскурсии. Соседи справа, слева, даже сверху приходили
смотреть профессорский подарок. Палка действительно была хороша.
 

 

Предыдущая - Следующая

Главная

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru be number one Яндекс цитирования