ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 3
В тихий, прозрачный августовский полдень, когда все в природе
сверкало и лоснилось, но по каким-то еще незаметным признакам уже
чувствовалась в горячем воздухе тихая грусть увядания, на берегу
крохотной речки, извивавшейся с мягким журчаньем между кустами, на
маленьком песчаном пляжике загорало несколько летчиков.
Разомлевшие от жары, они дремали, и даже неутомимый Бурназян
молчал, зарывая в теплый песок свою изувеченную, неудачно сросшуюся
после ранения ногу. Они лежали, скрытые от посторонних взоров серой
листвой орешника, но им была видна протоптанная в зеленой траве
дорожка, протянувшаяся по косогору над поймой. На этой-то дорожке
Бурназян, возившийся со своей ногой, и увидел удивившее его зрелище.
Из леска в полосатых пижамных штанах и ботинках, но без рубашки
вышел вчерашний новичок. Осмотрелся, никого не заметил и вдруг
пустился бежать странными скачками, прижимая к бокам локти. Пробежал
метров двести и перешел на шаг, тяжело дыша, весь облитый потом.
Отдышался, снова побежал. Тело его блестело, как бока загнанной
лошади. Бурназян молча показал товарищам на бегуна. Они стали следить
за ним из-за кустов. От несложных этих упражнений новичок задыхался,
на лице его то и дело появлялись гримасы боли, порой он постанывал, но
все бегал и бегал.
- Эй, друг! Лавры Знаменских покою не дают? - не вытерпел наконец
Бурназян.
Новичок остановился. Усталость и боль точно соскользнули с его
лица. Он равнодушно посмотрел на кусты и, ничего не ответив, ушел в
лес странной, раскачивающейся походкой.
- Это что же за циркач? Сумасшедший? - озадаченно спросил Бурназян.
Майор Стручков, только что очнувшийся от дремы, пояснил:
- У него нет ног. Он тренируется на протезах, он хочет вернуться в
истребительную авиацию.
Точно холодной водой плеснули на этих разомлевших людей. Они
повскакали, заговорили разом. Всех поразило, что парень, у которого
они не заметили ничего, кроме странной походки, оказался без ног. Его
идея летать без ног на истребителе показалась нелепой, невероятной,
даже кощунственной. Вспомнили случаи, когда людей из-за пустяков,
из-за потери двух пальцев на руке, из-за расшалившихся нервов или
обнаруженного плоскостопия, отчисляли из авиации. К здоровью пилотов
всегда, даже во время войны, предъявлялись требования, неизмеримо
повышенные по сравнению с требованиями в других родах войск. Наконец,
казалось совершенно невозможным управлять такой тонкой и чуткой
машиной, как истребитель, имея вместо ног протезы.
Конечно, все сходились на том, что мересьевская затея
неосуществима. Но дерзкая, фанатическая мечта безногого их увлекла.
- Твой друг или безнадежный идиот, или великий человек, - заключил
спор Бурназян, - середины для него нет.
Весть о том, что в санатории живет безногий, мечтающий летать на
истребителе, мгновенно распространилась по палатам. Уже к обеду
Алексей оказался в центре всеобщего внимания.
Впрочем, сам он, казалось, этого внимания не замечал. И все, кто
наблюдал за ним, кто видел и слышал, как он раскатисто смеялся с
соседями по столу, много и с аппетитом ел, по традиции отвешивал
положенное число комплиментов хорошеньким подавальщицам, как с
компанией гулял он по парку, учился играть в крокет и даже побросал
мяч на волейбольной площадке, не заметили в нем ничего необычного,
кроме медлительной, подпрыгивающей походки. Он был слишком
обыкновенен. К нему сразу привыкли и перестали обращать на него
внимание.
На второй день своего пребывания в санатории Алексей появился под
вечер в канцелярии у Зиночки. Он галантно вручил ей завернутое в
лопушок обеденное пирожное и, бесцеремонно усевшись у стола, спросил
ее, когда она собирается выполнить свое обещание.
- Какое? - спросила она, высоко подняв подрисованные дуги бровей.
- Зиночка, вы обещали научить меня танцевать.
- Но... - пыталась возразить она.
- Мне говорили, что вы такая талантливая учительница, что безногие
у вас пляшут, а нормальные, наоборот, лишаются не только ног, но и
голову теряют, как было с Федей. Когда начнем? Давайте не тратить
времени попусту.
Нет, этот новичок ей положительно нравился. Безногий - и учи его
танцевать! А почему нет? Он очень симпатичный, смуглый, с ровным
румянцем, пробивающимся сквозь темную кожу щек, с красивыми волнистыми
волосами. Ходит он совсем как здоровый, и глаза у него занятные,
какие-то шальные и немножечко, пожалуй, грустные. Танцы в жизни
Зиночки занимали немалое место. Она любила и действительно умела
танцевать... Нет, а Мересьев положительно ничего!
Словом, она согласилась. Она объявила, что училась танцам у
знаменитого на все Сокольники Боба Горохова, который, в свою очередь,
является лучшим учеником и последователем уже совершенно знаменитого
на всю Москву Поля Судаковского, преподающего танцы где-то в военных
академиях и даже в клубе Наркоминдела; что она унаследовала от этих
великих людей лучшие традиции салонных танцев и что, пожалуй, она
научит танцевать и его, хотя, конечно, не очень уверена, как это можно
танцевать, не имея настоящих ног. Условия же ему предъявлялись при
этом суровые: он будет послушен и прилежен, постарается в нее не
влюбиться - это мешает урокам, - а главное - не будет ревновать, когда
ее будут приглашать танцевать другие кавалеры, так как, танцуя с
одним, можно быстро дисквалифицироваться, и это вообще скучно.
Мересьев безоговорочно принял условия. Зиночка тряхнула пламенем
своих волос и, ловко двигая стройными маленькими ножками, тут же, в
канцелярии, показала ему первое па. Когда-то Мересьев лихо плясал
"Русскую" и старые танцы, какие играл в камышинском городском садике
оркестр пожарной команды. Он обладал чувством ритма и быстро схватывал
веселую науку. Трудность заключалась для него теперь в том, что
управлять, и при этом ловко, маневренно управлять, приходилось не
живыми, эластичными, подвижными ногами, а кожаным приспособлением,
прилаженным к голени с помощью ремней. Нужны были нечеловеческие
усилия, напряжение мускулов, воли, чтобы движением голени заставлять
жить тяжелые, неповоротливые протезы.
И он заставил их подчиниться. Каждое вновь разученное колено, все
эти глиссады, парады, змейки, точки - вся хитрая техника салонного
танца, теоретизированная знаменитым Полем Судаковским, оснащенная
могучей и звучной терминологией, доставляла ему большую радость.
Каждое новое па веселило его, как мальчишку. Выучив его, он поднимал и
начинал кружить свою учительницу, празднуя победу над самим собой. И
никто, и в первую очередь его учительница, и подозревать не мог, какую
боль причиняет ему все это сложное, разнохарактерное топтанье, какой
ценой дается ему эта наука. Никто не замечал, как порой он вместе с
потом небрежным жестом, улыбаясь, смахивает с лица невольные слезы.
Однажды он приковылял в свою комнату совершенно измученный,
разбитый и веселый.
- Учусь танцевать! - торжественно объявил он майору Стручкову,
задумчиво стоявшему у окна, за которым тихо догорал летний день и
последние лучи солнца желтовато искрились меж вершин деревьев.
Майор молчал.
- И научусь! - упрямо добавил Мересьев, с удовольствием сбрасывая с
ног протезы и изо всех сил царапая ногтями затекшие от ремней ноги.
Стручков не обернулся, он издал какой-то странный звук, точно
всхлипнул, и плечи его при этом вскинулись. Алексей молча полез под
одеяло. Что-то странное творилось с майором. Этот немолодой человек,
еще недавно потешавший и возмущавший палату своим веселым цинизмом и
шутливым пренебрежением к женскому полу, вдруг влюбился, влюбился, как
пятиклассник, безотчетно, безудержно и, увы, казалось, безнадежно. По
нескольку раз бегал он в канцелярию санатория звонить в Москву Клавдии
Михайловне. С каждым отъезжающим слал ей цветы, ягоды, шоколадки,
писал записочки и длиннейшие письма и радовался, шутил, когда ему
вручали знакомый конверт.
А она его знать не хотела, не обнадеживала, даже не жалела. Она
писала, что любит другого, мертвого, майору по-дружески советовала
оставить и забыть ее, зря не тратиться и не терять времени. Вот
этот-то деловой, сухой тон, тон дружеского участия, такой
оскорбительный в делах любви, и выводил его из себя.
Алексей уже лег, укрылся одеялом и дипломатически затих, когда
майор вдруг отскочил от окна, затряс его за плечи и закричал у него
над ухом:
- Ну чего, чего ей надо? Что я, обсевок в поле? Урод, старик, дрянь
какая-нибудь? Да другая бы на ее месте... Да что там говорить!
Он бросился в кресло, обхватил голову ладонями, закачался так, что
и кресло застонало.
- Ведь женщина же она! Должна же она чувствовать ко мне... ну, хоть
любопытство, что ль. Ведь ее же, черта, любят, и как любят!.. Э-эх,
Лешка, Лешка! Ты его знал, этого вашего... Ну скажи: ну чем он лучше
меня, чем он ей в сердце вцепился? Умен, красавец? Что за герой за
такой?
Алексей вспомнил комиссара Воробьева, его большое, распухшее тело,
желтевшее на белых простынях, и женщину, застывшую над ним в
вековечной позе женского горя, и этот неожиданный рассказ про то, как
красноармейцы шли в пустыне.
- Он был н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ человек, майор, большевик. Дай бог нам
с тобой стать такими. |