Исторический материал. Святослав, Великий Князь Киевский, Полководец. Библиотека ПравоСлавие

 

 

Библиотека Кольца Неоправославие.

Неоправославие       Ведотерика       Росичи       Библиотека     Форум

Сайт обновляется ежемесячно. Читатели, присылайте материалы для размещения.

 Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
Собиратель.

Разделы библиотеки:

Серия Славия

Цикл прозрение

Слово иудеям

Слово священникам

Книги христиан

Цикл познание

Цикл Русский Дух

Былины, сказки

Хорошие книги

Пишут читатели


Здесь русский дух. Здесь Русью пахнет.

ЦИКЛ РУССКИЙ ДУХ

Борис Полевой.

Повесть о настоящем человеке

Реальная история случившаяся в Великую Отечественную Войну, Русский летчик, Алексей Маресьев (в повести его фамилия изменена на Мересьев) был сбит над захваченной врагом территорией и восемнадцать суток по снегу с ранеными ногами выползал к линии фронта. Потом с ампутированными обеими ногами, упорно тренируясь на протезах, смог вернуться в истребительную авиацию и как летчик - истребитель, снова бить врага пришедшего покорить Русь.

0  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 18  19

20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 

35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45 

46  47  48  49  50 51  52  53  54

Оглавление

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

В жаркий летний день 1943 года по фронтовой дороге, проторенной
обозами наступавших дивизий Красной Армии, прямо через заброшенное,
заросшее могучим багровым бурьяном поле, покачиваясь и подпрыгивая на
ухабах, дребезжа расхлябанным деревянным кузовом, по направлению к
фронту бежал старенький грузовик. На его разбитых, мохнатых от пыли
бортах можно было с трудом различить белые полосы и надписи: "Полевая
почта". Огромный серый хвост вставал из-под его колес и тянулся за
ним, медленно расплываясь в душном, безветренном воздухе.
В кузове, набитом кулями с письмами, на пачках свежих газет,
подскакивая и раскачиваясь вместе со всем грузом, сидели двое военных
в летних гимнастерках и фуражках с голубыми околышами. Младший из них,
судя по новеньким, необмятым погонам, - старший сержант авиации, был
тонок, строен, белокур. Лицо у него было такое девически нежное, что
казалось, кровь просвечивала сквозь белую кожу. На вид ему было лет
девятнадцать. Хотя изо всех сил старался он выглядеть бывалым солдатом
- плевал сквозь зубы, хрипловато бранился, вертел цигарки в палец
толщиной и прикидывался ко всему равнодушным, - ясно было, что на
фронт он едет в первый раз и очень волнуется. Все кругом: и разбитая
пушка, ткнувшаяся стволом в землю возле самой дороги, и заросший
бурьяном по самую башню советский танк, и обломки немецкого танка,
раскиданные, должно быть, прямым попаданием авиабомбы, и снарядные
воронки, уже затянутые травой, и стопки противотанковых мин-тарелок,
извлеченных саперами и уложенных ими на обочине у новой переправы, и
мелькавшие вдали в траве березовые кресты немецкого солдатского
кладбища - следы отгремевших здесь сражений, следы, которых глаз
фронтовика просто не замечал, - все удивляло, поражало юношу, казалось
ему значительным, важным и очень интересным.
В спутнике его, старшем лейтенанте, наоборот, можно было
безошибочно угадать опытного фронтовика. На первый взгляд ему можно
было дать не больше двадцати - двадцати четырех лет. Но, вглядевшись в
загорелое, обветренное лицо с тонкими виточками морщин у глаз, на лбу,
у рта, в его черные задумчивые, усталые глаза, можно было бы прикинуть
и еще с десяток. Взгляд его равнодушно скользил вокруг. Не удивляли
его ни ржавые обломки битой, искореженной взрывами военной техники,
видневшиеся то тут, то там, ни мертвые улицы сгоревшей деревни, по
которым прогрохотал грузовик, ни даже куски советского самолета -
маленькая груда серого изувеченного алюминия с валявшейся поодаль
кочерыжкой мотора и куском хвоста с красной звездой и номером, вид
которых заставил юношу покраснеть и затрепетать.
Устроив себе из газетных тюков удобное кресло, офицер дремал,
опираясь подбородком на странную тяжелую, черного дерева палку,
украшенную накладными золотыми монограммами, и изредка, точно
очнувшись от этой дремы, счастливо оглядывался кругом и жадно вдыхал
всей грудью жаркий, душистый воздух. Зато, когда где-то в стороне от
дороги над морем рыжего нахального бурьяна заметил он вдали две
маленькие, еле видные черточки, оказавшиеся при внимательном
рассмотрении двумя самолетами, которые неторопливо, точно гоняясь друг
за другом, плавали в воздухе, он вдруг оживился, глаза у него
загорелись, ноздри тонкого, с горбинкой носа заходили, и, не отрывая
глаз от этих двух еле видных черточек, он застучал ладонью о крышку
кабины:
- Воздух! Сворачивай!
Он встал, опытным взглядом оценивая местность, и указал шоферу
рукой на глинистую лощину ручейка, серевшую шершавыми лапками
мать-и-мачехи и усеянную золотыми гвоздиками куриной слепоты.
Юноша пренебрежительно улыбнулся. Самолеты безобидно кувыркались
где-то далеко; казалось, им нет никакого дела до одинокого грузовичка,
поднявшего огромный хвост пыли над печальными, пустыми полями. Но
прежде чем он успел запротестовать, шофер уже свернул с дороги, и
машина, тарахтя кузовом, быстро понеслась к лощине.
Старший лейтенант сейчас же вылез из кузова и присел на траве,
зорко смотря на дорогу.
- Ну что вы, право... - начал было юноша, насмешливо поглядывая на
него.
В это мгновение тот бросился в траву и свирепо крикнул:
- Ложись!
И сейчас же раздался напряженный рев моторов, и две огромные тени,
сотрясая воздух и странно тарахтя, пронеслись над самыми их головами.
И это показалось юноше не очень страшным: обычные самолеты, наверно,
наши. Он осмотрелся и вдруг увидел, что валявшийся у дороги
опрокинутый заржавевший грузовик дымит, быстро разгораясь.
- Ишь, зажигательными жалуют, - усмехнулся шофер, разглядывая
пробитую снарядом и уже горевшую стенку. - На машины вышел.
- Охотники, - спокойно сказал старший лейтенант, удобно
разваливаясь на траве. - Придется ждать, они сейчас вернутся. Дороги
бреют. Отведи-ка, друг, машину подальше, вон хотя под ту березу.
Он сказал это так равнодушно и так уверенно, как будто немецкие
летчики только что сообщили ему свои планы. Машину сопровождала
девушка - военный почтальон. Бледная, со слабой недоуменной улыбкой на
запыленных губах, она с опаской посматривала на тихое небо, по
которому, переливаясь и клубясь, торопливо плыли яркие, летние облака.
Именно поэтому старший сержант, хотя и был очень смущен, небрежно
бросил:
- А лучше бы ехать, к чему время терять? Кому суждено быть
повешенным, тот не утонет.
Старший лейтенант, спокойно покусывавший травинку, поглядел на
юношу с еле уловимым теплым смешком в черных сердитых глазах.
- Вот что, друг: пословицу эту дурацкую, пока не поздно, забудь. И
еще вот что, товарищ старший сержант: положено на фронте старших
слушать. Приказываю "ложись", - стало быть, ложись.
Он нашел в траве сочный стебель щавеля, ногтями содрал с него
волокнистую шкурку и с аппетитным хрустом принялся его есть. Снова
послышался рокот моторов, и низко над дорогой, переваливаясь с крыла
на крыло, прошли давешние самолеты - и прошли так близко, что были
отчетливо видны и желто-коричневая окраска их крыльев, и черно-белые
кресты, и даже пиковый туз, изображенный на фюзеляже ближайшего из
них. Старший лейтенант лениво сорвал себе еще несколько "петухов",
посмотрел на часы и скомандовал шоферу:
- Поехали! Теперь можно. И давай, друг, скорее, чтобы от этого
места подальше уйти.
Шофер загудел сиреной, из лощинки прибежала девушка-почтальон. Она
принесла несколько розовых земляничин, висевших на стебельках, и
протянула их старшему лейтенанту.
- Уже поспевает... Не заметили, как и лето пришло, - сказал он,
понюхал ягоды и сунул, как цветы, в петлицу кармашка гимнастерки.
- Почему вы знаете, что теперь они не придут и можно ехать? -
спросил юноша старшего лейтенанта, который опять замолчал, покачиваясь
в такт прыгавшему по ухабам грузовику.
- Дело это нехитрое. Это "мессеры", МЕ-109. У них запас горючего на
сорок пять минут, они его теперь вылетали и пошли на заправку.
Он пояснил это равнодушно, словно не понимая, как это можно не
знать таких простых вещей. Юноша же стал внимательно следить за
воздухом. Ему захотелось первым заметить летящие "мессеры". Но воздух
был чист и так густо насыщен запахом буйного цветения трав, пыли и
разогретой земли, так энергично и весело трещали в траве кузнечики,
так голосисто звенел жаворонок, вися где-то над этой скорбной,
поросшей бурьяном землей, что он забыл и про немецкие самолеты, и про
опасность и стал напевать приятным, чистым голоском очень любимую в те
дни на фронте песенку о воине, тоскующем в своей землянке о далекой
милой.
- А "Рябину" знаешь? - вдруг перебил его спутник.
Юноша кивнул головой и послушно завел старую песню. Усталое,
запыленное лицо старшего лейтенанта подернулось грустью.
- Не так поешь, старик. Это тебе не частушка, это настоящая песня.
Ее надо с сердцем петь. - И он подхватил тихонько, совсем маленьким,
не громким, но верным голоском.
Машина на минуту затормозила, из кабины выскочила
девушка-почтальон. Она ловко на ходу уцепилась за задний борт,
подпрыгнула на руках и перевалилась в кузов, где ее подхватили сильные
дружеские руки.
- Я к вам: слышу, вы поете...
Под дребезжанье грузовика, под усердное пиликанье кузнечиков они
запели втроем.
Юноша разошелся. Из вещевого мешка достал он большую губную
гармошку и, то дуя в нее, то подпевая и дирижируя ею, повел песню. На
унылой, уже заброшенной фронтовой дороге, точно ударом кнута
высеченной среди могучих пыльных, заполонивших все бурьянов, сильно и
грустно звучала песня, такая же старая и такая же юная, как эти вот
изнывающие в летнем зное поля, как старательное пиликанье кузнечиков в
теплой душистой траве, как звон жаворонков в ясном летнем небе и как
самое это небо, высокое и бездонное.
Они так увлеклись пением, что чуть было не полетели со своих тюков,
когда машина резко затормозила. Она остановилась посреди дороги.
Рядом, опрокинувшись боком в канаву и задрав пыльные колеса, валялась
разбитая трехтонка. Юноша побледнел. А его спутник быстро перелез
через борт и поспешил к опрокинутой машине. У него была странная,
танцующая, с косолапинкой походка. Через минуту водитель вытащил из
смятой кабины окровавленное тело капитана интендантской службы. Лицо
его, все израненное и исцарапанное, должно быть, ударом о стекло, было
цвета дорожной пыли.
Старший лейтенант приподнял веко его закрытого глаза.
- Этот готов, - сказал он, снимая фуражку. - Еще там есть?
- Есть. Водитель, - ответил шофер.
- Ну, чего стоите? Помогите! - цыкнул старший лейтенант на
растерянно топтавшегося юношу. - Крови не видали? Привыкайте,
посмотреть придется... Вот они, охотнички-то, их работа.
Водитель оказался живым. Он тихонько постанывал, не открывая глаз.
Ран у него не было видно, но, очевидно, когда подбитую снарядом машину
с полного хода занесло в канаву, он грудью толкнулся о руль, а обломки
кабины притиснули его к баранке. Старший лейтенант приказал поднять
его в кузов. Он подстелил под раненого свою новую, еще не надеванную
щегольскую шинель, которую вез бережно завернутой в кусок коленкора.
Сам сел на дно кузова и голову раненого положил себе на колени.
- Гони что есть мочи! - скомандовал он шоферу.
Бережно поддерживая голову раненого, он заулыбался чему-то своему,
далекому.
Уже вечерело, когда грузовик влетел на улицу небольшой деревеньки,
где опытный глаз сразу угадал бы командный пункт небольшой авиационной
части. Несколько ниток проводов тянулось по запыленным ветвям черемух,
по тощим яблонькам, торчавшим в палисадниках, обвивало серые рогатки
колодезных журавлей, столбы тынов. Возле домов под соломенными
навесами, где обычно стоят крестьянские телеги да лежат плуги и
бороны, виднелись помятые "эмочки", "виллисы". То тут, то там за
тусклыми стеклами маленьких окошек мелькали военные в фуражках с
голубыми околышами, трещали пишущие машинки, а в одном домике, куда
стекалась вся паутина проводов, слышалось мерное потрескивание
телеграфного аппарата.
Деревушка эта, лежавшая в стороне от больших и малых дорог,
сохранилась в унылой, забурьяненной пустыне будто заповедник,
долженствующий показывать, как хорошо и привольно жилось в этих краях
до вступления немцев. Даже небольшой, заросший желтоватой ряской пруд
был полон воды. Прохладным пятном сверкал он в тени старых плакучих
ив, и, прокладывая себе путь в зарослях ряски, охорашиваясь и
обливаясь, плавала пара белоснежных красноносых гусей.
Раненого сдали в избу, на которой висел флаг с красным крестом.
Затем грузовик пробежал деревеньку и остановился около аккуратненького
здания сельской школы. Тут по обилию проводов, собиравшихся в разбитое
окошко, да по солдату, стоявшему в сенях с автоматом на груди,
угадывался штаб.
- К командиру полка, - сказал старший лейтенант дежурному,
решавшему у раскрытого окна кроссворд в журнале "Красноармеец".
Юноша, следовавший за ним, заметил, как перед входом в штаб тот
механическим движением одернул на себе гимнастерку, большими пальцами
расправил ее под поясом, застегнул пуговицы воротника, и тотчас сделал
то же. Теперь он старался во всем походить на своего немногословного,
очень понравившегося ему спутника.
- Полковник занят, - ответил дежурный.
- Доложите, что со срочным пакетом из отдела кадров штаба ВА.
- Обождите: у него на докладе экипаж воздушной разведки. Просил не
мешать. Вон посидите в садике у дома.
Дежурный снова углубился в кроссворд, а приезжие вышли в садик и
уселись на старенькую скамейку над заботливо обложенной кирпичом, но
теперь запущенной и заросшей травой клумбой, где перед войной в такие
вот тихие летние вечера, наверно, сиживала, отдыхая от трудов,
старушка учительница. Из распахнутых окон отчетливо долетали два
голоса. Один, хриплый, возбужденно докладывал:
- Вот по этой и по этой дорогам, на Большое Горохово,
усиленное движение, сплошные колонны грузовиков,
и, заметно, все в одну сторону - к фронту. Вот тут,
в лощине, грузовики или танки... Полагаю, сосредоточилась большая
часть...
- Почему так полагаешь? - перебил тенорок.
- Очень большой заградительный огонь. Еле убрались. Вчера здесь
ничего не было, какие-то кухни дымили. Я над самыми крышами проходил,
пострелял по ним для острастки. А сегодня - куда там! Такой огонь...
Явно тянутся к фронту.
- А в квадрате "зет"?
- Здесь тоже движение, но потише. Вот тут, у леска, большая
танковая колонна на марше. Машин сто. Эшелонами растянулась километров
на пять, так днем и шла, не маскируясь. Возможно, ложное движение...
Вот тут, тут и потом там засекли артиллерию, у самых передовых. И
склады огнеприпасов. Замаскированы в дровах. Вчера их не было...
Большие склады.
- Все?
- Точно так, товарищ полковник. Прикажете писать рапорт?
- Какой тут рапорт! Сейчас же в армию. Рапорт! Знаете, что это
значит?.. Эй, дежурный! "Виллис" мой! Отправите капитана в штаб ВА.
Кабинет командира полка помещался в просторном классе. В комнате с
голыми бревенчатыми стенами стоял всего-навсего один стол, на котором
лежали кожаные футляры телефонов, большой авиационный планшет с картой
и красный карандаш. Полковник, маленький, быстрый, туго собранный
человек, бегал по комнате вдоль стен, заложив руки за спину. Занятый
своими мыслями, он раза два пробежался мимо стоявших навытяжку
летчиков, потом резко остановился перед ними, вопросительно вскинув
сухое, твердое лицо.
- Старший лейтенант Алексей Мересьев, - отрекомендовался чернявый
офицер, вытягиваясь и стукнув каблуками. - Прибыл в ваше распоряжение.
- Старший сержант Александр Петров, - отрапортовал юноша, стараясь
вытянуться еще прямее и еще звучнее брякая об пол каблуками солдатских
кирзовых сапог.
- Командир полка полковник Иванов, - буркнул хозяин. - Пакет?
Мересьев четким жестом вырвал из планшета пакет и протянул
полковнику. Тот пробежал препроводительные бумаги и быстрым глазом
осмотрел прибывших.
- Хорошо, вовремя. Только что же это они мало прислали? - Потом
вдруг что-то вспомнил, на лице его мелькнуло удивление. - Позвольте,
это вы Мересьев? Мне о вас звонил начальник штаба ВА. Он предупредил
меня, что вы...
- Это не имеет значения, товарищ полковник, - не очень вежливо
перебил его Алексей. - Разрешите приступить к несению службы?
Полковник с любопытством посмотрел на старшего лейтенанта и с
одобрительной усмешкой кивнул головой.
- Правильно!.. Дежурный, отведите их к начальнику штаба,
распорядитесь от моего имени, чтобы их накормили и устроили на ночлег.
Скажите, чтобы оформили их приказом в эскадрилью гвардии капитана
Чеслова. Исполняйте.
Петрову командир полка показался слишком суетливым. Мересьеву он
понравился. Алексею были по душе такие вот быстрые люди, сразу, на
ходу все схватывающие, умеющие четко мыслить и твердо решать. Доклад
воздушного разведчика, который они случайно слышали, ожидая в садике,
не шел у него из ума. По многим приметам, понятным военному человеку:
по тому, как были забиты дороги, по которым они ехали из армии,
способом "голосования" пересаживаясь из машины в машину; по тому, как
по ночам часовые на дорогах строго требовали соблюдать маскировку,
грозя нарушителям стрелять по шинам; по тому, что в березовых рощах, в
стороне от фронтовых путей, было так шумно и тесно от скопившихся там
танков, грузовиков, артиллерии; по тому, что даже над пустынной
полевой дорогой атаковали их сегодня немецкие "охотники", - понимал
Мересьев, что затишью на фронте настал конец, что где-то - и именно в
этих краях - немцы замыслили свой новый удар, что удар этот произойдет
скоро и что командование Красной Армии знает об этом и подготовило уже
достойный ответ.
 

 

Предыдущая - Следующая

Главная

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru be number one Яндекс цитирования