|
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три
сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в
тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой.
Если съесть старику это яблоко - помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу -
будет видеть. Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и
говорит им:
- Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за
тридевять земель, в тридесятое царство, привез бы молодильных яблок и живой воды
кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут больший стал хорониться за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого
ответу нет. Выходит царевич Федор и говорит:
- Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе,
царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.
Пошел Федор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженного, уздает узду
неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою -
не ради красы, а ради крепости... Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели,
что садился, а не видели, в кою сторону укатился...
Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли высоко ли, ехал день до вечеру - красна
солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях
плита-камень, на ней надпись:
"Направо поедешь - себя спасать, коня потерять. Налево поедешь - коня спасать,
себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".
Поразмыслил Федор-царевич: "Давай поеду, где женату быть".
И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под
золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
- Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и
спать-почивать.
- Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном дороги не скоротать. Мне надо вперед
двигаться.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его,
напоила и спать на кровать положила.
Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и
полетел в подполье, в яму глубокую...
Долго ли, коротко ли - царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит
им:
- Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников - привезти мне молодильных яблок
и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять больший хоронится за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого
ответу нет. Выходит второй сын, Василий-царевич:
- Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу
эти вещи, сдам тебе в руки.
Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженного, уздает узду
неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.
Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону
укатился... Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
"Направо поедешь - себя спасать, коня потерять. Налево поедешь коня спасать,
себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".
Думал, думал Василий-царевич и поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до
терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать
хлеба-соли и лечь почивать.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого...
Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать
положила.
Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в
подполье. А там спрашивают:
- Кто летит?
- Василий-царевич. А кто сидит?
- Федор-царевич.
- Вот, братец, попали!
Долго ли, коротко ли - в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:
- Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец
о двенадцати рылец? Я бы этом у седоку полцарства отписал. Тут опять больший
хоронится за середнего, середний за меньшого, а от меньшого ответу нет. Выходит
Иван-царевич и говорит:
- Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в
тридесятое царство - поискать тебе молодильных яблок и живой воды да поискать
еще моих братьецев.
Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор - выбирать себе
коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку
положит - тот с ног валится...
Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет, повесил буйну голову.
Навстречу ему бабушка-ведунья:
- Здравствуй, дитятко Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
- Как же мне, бабушка, не печалиться - не могу найти коня по разуму.
- Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи
железной. Сможешь его взять - будет тебе конь по разуму.
Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с
погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи.
Стоит Иван-царевич - не шелохнется. Сорвал конь железную цепь, выскочил из
погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою
неузданной, оседлал седельцем неезженным, наложил двенадцать подпруг с подпругою
- не ради красы, ради славушки молодецкой. Отправился Иван-царевич в
путь-дорогу. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился... Доехал
он до росстаней и поразмыслил: "Направо ехать - коня потерять. Куда мне без
коня-то? Прямо ехать - женатому быть. Не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево
ехать - коня спасти. Эта дорога самая лучшая для меня".
И поворотил он по той дороге, где коня спасти - себя потерять. Ехал он долго ли,
коротко ли, низко ли, высоко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, ехал день
до вечеру - красна солнышка до закату - и наезжает на избушку.
Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя
зайти, так и выйти. Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом.
Зашел он в нее, а там сидит баба-яга, старых лет, шелковый кудель мечет, а нитки
через грядки бросает.
- Фу, фу, - говорит, - русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче
русский дух сам пришел. А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга - костяная нога, не поймавши птицу - теребишь, не узнавши
молодца - хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного
человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улегся, ты бы села
к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать - чей да откуда. Вот
баба-яга это дело все справила - царевича накормила, напоила и на постелю
уложила; села к изголовью и стала спрашивать:
- Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого
отца, матери сын?
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын
Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство
за живой водой и молодильными яблоками.
- Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки - у
сильной богатырки, девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю,
получишь ли ты добро...
- А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
- Много молодцов проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко,
моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей середней сестры, она
тебя научит.
Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу
за ночлег и поехал на ее коне.
Вдруг он и говорит коню:
- Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал...
Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он
впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя
зайти, так и выйти. Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом.
Вдруг слышно - конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
Кони-то были одностадные. Услышала это баба-яга - еще старее той - и говорит:
- Приехала ко мне, видно, сестрица в гости. И выходит на крыльцо:
- Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух
сам пришел. А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга - костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты
бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила,
напоила и спать уложила...
Баба-яга это дело все справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила,
напоила, на постель уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь
держит.
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын
Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке,
девице Синеглазке...
- Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро. Мудро тебе, мудро добраться до
девицы Синеглазки!
- А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
- Много молодцов проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко,
моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранехонько, умывается
белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. А этот конь еще
бойчей того.
Вдруг Иван-царевич говорит:
- Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уж триста верст проскакал.
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до
вечера - красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об
одном окошке.
- Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать,
а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликается. Выходит на крыльцо
баба-яга, старых лет, еще старее той. Поглядела - конь ее сестры, а седок
чужестранный, молодец прекрасный... Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и
ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят - ночлег каждому: и
пешему и конному, и бедному и богатому.
Баба-яга все дело справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и
стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
- Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын
Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя
сестра к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на
ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
- Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, -
сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства - стена три сажени вышины, сажень
толщины, у ворот стража - тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо
тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне. Доедешь до стены - бей
коня по бокам плетью нехлестанной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи
и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три
яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о
двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а
садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал
в ночное время. Этот конь поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озера
хвостом заметает.
Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи
до высокой стены. У ворот стража спит - тридцать могучих богатырей. Прижимает он
своего доброго коня, бьет его плетью нехлестанной. Конь осерчал и перемахнул
через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит - стоит яблоня с
серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней Молодец. Иван-царевич
сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды
кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать сильную, могучую
богатырку, девицу Синеглазку.
Входит Иван-царевич в терем, а там спят: по одну сторону шесть полениц -
девиц-богатырок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица
Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит. Не стерпел Иван-царевич,
приложился, поцеловал ее и вышел... Сел на доброго коня, а конь говорит ему
человеческим голосом:
- Не послушался ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке! Теперь мне
стены не перескочить.
Иван-царевич бьет коня плетью нехлестанной.
- Ах ты конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночевать, а голову
потерять!
Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной
подковой - на стене струны запели и колокола зазвонили.
Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:
- Вставайте, у нас покража большая!
Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами
в погоню за Иваном-царевичем.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним.
Доезжает он до старшей бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он - со
своего коня да на этого и опять вперед погнал... Иван-то царевич за дверь, а
девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у бабы-яги:
- Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?
- Нет, дитятко.
- Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
- Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка. " - Поела бы я, бабушка, да
долго корову доить.
- Что ты, дитятко, живо справлю...
Пошла баба-яга доить корову - доит, не торопится. Поела девица Синеглазка
молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.
Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал. Он - за
дверь, а девица Синеглазка - в дверь:
- Бабушка, не прорыскивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
- Да долго печь будешь.
- Что ты, дитятко, живо справлю...
Напекла баба-яга блинков - печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять
погнала за Иваном-царевичем.
Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и
опять погнал. Он - за дверь, девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у
бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
- Да ты долго топить будешь.
- Что ты, дитятко, живо справлю...
Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась,
обкатилась и опять погнала в сугон. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки,
озера хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.
Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой - девицей
Синеглазкой - ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня
приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему:
- Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!
А он ей:
- Что же, давай разъедемся на три прыска лошадиных, давай силу пробовать.
Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыска лошадиных, брали
палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы
поломали, копья-сабли исщербили - не могли друг друга с коня сбить. Незачем
стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в
охапочку.
Боролись с утра до вечера - красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва
ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на
его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный - пороть ему белу грудь.
Иван-царевич и говорит ей:
- Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со
сырой земли, поцелуй в уста сахарные.
Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста
сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых
лугах. Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями
обменялись. Девица Синеглазка ему говорит:
- Я поеду домой - и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай... Через
три года жди меня в своем царстве.
Сели они на коней и разъехались... Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается,
скоро сказка сказывается - доезжает Иван-царевич до росстаней, до трех дорог,
где плита-камень, и думает:
"Вот нехорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести".
И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому
быть... И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь
заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные...
Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом - маковки на тереме зашатались,
оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.
- Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и
спать-почивать. Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич не столько
ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его
прекрасная девица в спальню.
- Ложись, Иван-царевич, спать-почивать. А Иван-царевич столкнул ее на кровать,
живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
- Кто там живой?
А из ямы отвечают:
- Федор-царевич да Василий-царевич.
Он их из ямы вынул - они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич
умыл братьев живой водой - стали они опять прежними.
Сели они на коней и поехали... Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней.
Иван-царевич и говорит братьям:
- Покараульте моего коня, а я лягу отдохну. Лег на шелковую траву и богатырским
сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
- Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок - будет нам мало чести, нас
отец пошлет гусей пасти.
Василий-царевич отвечает:
- Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки
отдадим.
Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а
его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.
Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит: только небо и вода, и
под старым дубом у моря птенцы пищат - бьет их погода.
Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл, а сам укрылся под дуб.
Унялась погода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает
птенцов:
- Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?
- Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.
Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
- Для чего ты сюда попал, милый человек?
- Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
- Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли,
камня ли драгоценного.
- Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного.
А нельзя ли мне попасть в родную сторону?
Нагай-птица ему отвечает:
- Достань мне два чана - пудов по двенадцати - мяса.
Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал,
поставил один чан Нагайптице на правое плечо, а другой чан - на левое, сам сел
ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.
Она летит, а он ей подает да подает... Долго ли, коротко ли так летели, скормил
Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у
себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается.
Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось.
Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.
Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
- Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не
едала.
Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
- Приставь на место. Иван-царевич приставил - мясо и приросло к костям.
- Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.
Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную
сторону.
Пришел он в столицу и узнает, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу
живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем
крепок и глазами зорок.
Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери... В ту пору за тридевять земель, в
тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут
не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается -
прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать
Ивана-царевича.
Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах
раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И
посылает в столицу царю сказать:
- Царь, отдай царевича. Не отдашь - все царство потопчу, пожгу, тебя в полон
возьму.
Царь испугался и посылает старшего - Федора-царевича. Идет Федор-царевич по
цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:
- Матушка, это не наш ли батюшка идет?
- Нет, детушки, это ваш дяденька.
- А что прикажешь с ним делать?
- А вы, детушки, угостите его хорошенько. Тут эти двое пареньков взяли трости и
давай хлестать Федора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унес.
А Синеглазка опять посылает к царю:
- Отдай царевича...
Пуще испугался царь и посылает среднего - Василия-царевича. Он подходит к шатру.
Выбегают два мальчика:
- Матушка, это не наш ли батюшка идет?
- Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.
Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич
едва ноги унес. Синеглазка в третий раз посылает к царю:
- Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете - все царство
потопчу, пожгу. Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и
Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу
в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и
молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.
Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к
Синеглазке...
Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, к нам кто-то идет... А Синеглазка им:
- Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он
безвинно три года страдал. Тут Ивана-царевича взяли за белые ручки, ввели в
шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежду на нем сменила и спать
уложила...
На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на
весь мир - честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу
мало было чести, прогнали их со двора - ночевать где ночь, где две, а третью и
ночевать негде...
Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
Тут и сказке конец.
|
Напишите мне: neopravoslavie(собачка)mail(точка)ru
