ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 8
Так брел он еще два дня по снежной дороге, выбрасывая вперед палку,
ложась на нее и подтягивая к ней ноги. Ступни уже окаменели и ничего
не чувствовали, но тело при каждом шаге пронзала боль. Голод перестал
мучить. Судороги и резь в животе прекратились и перешли в постоянную
тупую боль, как будто пустой желудок отвердел и, неловко
перевернувшись, сдавил все внутренности.
Алексей питался молодой сосновой корой, которую на отдыхе сдирал
кинжалом, почками берез и лип да еще зеленым мягким мхом. Он выкапывал
его из-под снега и на ночлегах вываривал в кипятке. Отрадой ему был
"чай" из собранных на проталинах лакированных листочков брусники.
Горячая вода, наполняя тело теплом, создавала даже иллюзию сытости.
Прихлебывая пахнущий дымом и веником горячий взвар, Алексей как-то
весь успокаивался, и не таким бесконечным и страшным казался ему путь.
На шестой ночлег он расположился опять под зеленым шатром
раскидистой ели, а костер разложил рядом, вокруг старого смолистого
пня, который, по его расчетам, должен был жарко тлеть всю ночь. Еще не
стемнело. На вершине ели суетилась невидимая белка. Она лущила шишки и
время от времени, пустые и растерзанные, бросала вниз. Алексея, у
которого теперь пища не выходила из ума, заинтересовало, что же
находит в шишках зверек. Он поднял одну из них, отколупнул нетронутую
чешуйку и увидел под ней однокрылое семечко размером с просяное зерно.
Оно напоминало крохотный кедровый орешек. Он раздавил его зубами. Во
рту почувствовался приятный запах кедрового масла.
Алексей тотчас же собрал вокруг несколько нераскрывшихся сырых
еловых шишек, положил их к огню, подкинул веток, а когда шишки
ощетинились, стал вытряхивать из них семена и тереть между ладонями.
Он сдувал крылышки, а крохотные орешки бросал в рот.
Тихо шумел лес. Тлел смолистый пень, распространяя душистый,
не едкий дым. Пламя то разгоралось, то затухало, и из
шумящей тьмы то выступали в освещенный круг, то отходили обратно во
мрак стволы золотых сосен и серебряных берез.
Алексей подбрасывал ветки и снова принимался за еловые шишки. Запах
кедрового масла будил в памяти давно позабытую картину детства...
Маленькая комната, густо населенная знакомыми вещами. Стол под висячей
лампой. Мать в праздничном платье
торжественно достает из сундука бумажный фунтик и высыпает из него в
миску кедровые орехи. Вся семья - мать, бабушка, два брата, он,
Алексей, самый маленький, - садится вокруг стола, и начинается
торжественное лущение орешков, этого праздничного лакомства. Все
молчат. Бабушка выковыривает зернышки шпилькой, мать - булавкой. Она
ловко надкусывает орешек, извлекает оттуда ядрышки и складывает их
кучкой. А потом, собрав их в ладонь, отправляет разом в рот
кому-нибудь из ребят, и при этом счастливчик ощущает губами жесткость
ее трудовой, не знающей устали руки, пахнущей ради праздника
земляничным мылом.
Камышин... детство! Уютно жилось в крохотном домике на окраинной
улице!..
Шумит лес, лицу жарко, а со спины подбирается колючий холод. Гукает
во тьме филин, тявкают лисицы. У костра съежился, задумчиво глядя на
гаснущие, перемигивающиеся угли, голодный, больной, смертельно усталый
человек, единственный в этом огромном дремучем лесу, и перед ним во
тьме лежит неведомый, полный неожиданных опасностей и испытаний путь.
- Ничего, ничего, все будет хорошо! - говорит вдруг этот человек, и
при последних багровых отсветах костра видно, что он улыбается
растрескавшимися губами каким-то своим далеким мыслям. |